Читать интересную книгу Рыцари былого и грядущего. Том II - Сергей Катканов

— Так вот насчёт монашества, отче…

— Вижу, вас не свернуть. Мне страшно за вас, ребята. Миряне вы добрые, а вот какими будете монахами — неизвестно. Где подвижничать решили?

— В горах Лангедока. Где-нибудь под Монсегюром.

— Орлы… А катаров не боитесь?

— Неужели там в наше время могут быть катары? — удивился Глеб.

— Толком не знаю. Что-то такое рассказывали. Скорее всего, это просто бандиты, считающие себя катарами. Не собираюсь вас пугать, но всякое там может быть, в этих горах. А вы же у меня ещё совсем жёлторотые.

— Мы с Богом, чего нам бояться?

— В первую очередь — самих себя, своих страстей. Да вы и сами всё знаете, только знания ваши — теоретические, а что выйдет на деле — ведомо лишь Богу. Может, что и выйдет? Если бы действительно в горах Лангедока появился православный мужской монастырь. Короче, отговаривать не стану, но и пострига пока не дам. Поезжайте, осмотритесь, постарайтесь там закрепиться. Наставника бы вам туда настоящего, у меня-то уже годы не те, а то бы тоже, рясу подоткнул и в горы. Подумаем и об этом. А пока поживите там пару-тройку месяцев и обратно ко мне. Тогда и решим — и с наставником, и с монашеством.

* * *

Тишина звенела в ушах. Вот уже второй месяц друзья не слышали ничего, кроме звуков природы и собственных голосов. Раньше они и представить себе не могли, что им будет настолько не хватать городского шума, а испытание тишиной окажется одним из самых тяжёлых. Меж собой они говорили теперь очень мало, неделя за неделей проходили в тяжёлой работе и молитве.

Побродив по горам, они вскоре отказались от первоначального романтического замысла поселиться в пещере — испугались, что не выдержат первобытной жизни, да и хорошей пещеры не нашли. Зато обнаружили на склоне горы небольшую полуразрушенную хижину километрах в десяти от деревни. Относительная близость человеческого жилья тоже повлияла на их выбор, совсем оторваться от людей они пока не были готовы. Поговорили с горцами и убедились, что к ним никто не предъявит претензий, если они займут никому не нужную хижину, где когда-то жил пастух-бобыль. Горцы покачали головами, не понимая намерения молодых людей, Глеб бодро и весело заявил: «Тишину очень любим, городского шума не переносим». Потом, когда тишина превратилась в пытку, он не раз вспомнил эти свои слова.

Они запаслись плотницким инструментом, едой на первое время и получили заверение, что могут безнаказанно срубить в лесу несколько деревьев. Только теперь Ансельму стало по-настоящему страшно (как они тут смогут всё обустроить своими руками?), но неунывающий Глеб заверил его: «Не переживай, брат, мы с отцом под Москвой дачу ставили, там я всему научился. Если рука топор держит, будут и стены и всё остальное». Работа закипела, Ансельм был в основном на подхвате, а Глеб за мастера. Раз в несколько дней ходили в деревню — то гвозди нужны, то кровельный материал, опять же — еда. Они брали у горцев хлеб, сыр, овощи — деньги пока были.

Вскоре хижина обрела жилой вид. Надо было ещё многое доделать, но с основным они справились. Справились! Ребята были счастливы. Своими руками они создали очаг новой жизни в глухом и заброшенном месте. Каждый день они неукоснительно вычитывали молитвенное правило, какое благословил духовник, старались непрерывно творить Иисусову молитву, прекрасно понимая, что молитвенники из них — никакие, хотя именно за этим они сюда и пришли. Они стояли пока только на первой ступеньке своего фантастического замысла, но ведь не струсили же, не убежали, пока выдерживают. А тишина. Да скоро они без неё и жить не смогут. В горах было очень тяжело, но чрезвычайно просто, их жизнь теперь стала реальной, настоящей, основанной на вечных ценностях.

— Надо будет на следующий год огород разбить, — деловито молвил Глеб, когда они отдыхали от трудов праведных.

— Да ведь здесь и земли почти нет.

— Не переживай, Ансельмушка, в карманах натаскаем. И козу свою заведём, сыр научимся делать.

Ансельм, улыбнувшись, покачал головой. Его русский друг брался за всё, и всё у него получалось.

— Часовню ещё надо будет поставить, — Глеб продолжал разворачивать свои замыслы. — Вот только строевого леса здесь почти нет, да и этот нам не позволят рубить в больших количествах. Кажется, придётся овладеть мастерством камнетёса.

— Неужели, Глеб, здесь и правда когда-то будет монастырь?

— Если Бог благословит. Главная проблема, конечно, не в брёвнах и не в камнях, это всё порешаем. А вот настоящего духовного наставника нам своими руками не создать. И без него — никак. Иначе мы с тобой не иноки, а бомжи.

— Батюшка говорил, что у него есть знакомый монах в Каркасоне. Может быть, удастся его увлечь нашим замыслом?

— В этом-то и основа всего, — едва вступая на почву духовных вопросов, Глеб сразу же терял самоуверенность, и это тоже нравилось Ансельму.

— Когда наш батюшка поймёт, что мы не просто фантазёры, он подскажет, как тут быть, познакомит, с кем надо. Есть ещё во Франции настоящие православные, это только мы с тобой их не видим, а батюшка — видит, — попытался ободрить друга Ансельм.

— Скоро уж надо к нему отправляться. С месяцок ещё тут провозимся и — в Провемон, — Глеб тяжело вздохнул, как студент перед экзаменом.

* * *

Посреди ночи Ансельма разбудил дикий дьявольский хохот. «Страхования!» — подумал Ансельм и тут же одёрнул себя: «Не такие уж мы подвижники, чтобы нам бесы являлись». Потом последовал сильный удар в дверь. Он соскочил с лежанки и увидел, что Глеб уже сидит, хлопая глазами, и так же ничего не понимает. От следующего удара хлипкая дверь соскочила с петель, и в хижину зашли два человека дикого вида — одеты, как горцы, бороды нечёсаны, а глаза… нет, не страшные, скорее подлые. Увидев друзей, дикари ощерились в гнилых улыбках, а потом опять дико расхохотались. Ансельма и Глеба, ещё не успевших проснуться, грубо вытолкали на улицу. Там стоял третий, он отличался от первых двух — борода поровнее и лицо поумнее, но улыбочка такая же гнилая. Смерив ребят высокомерным взглядом, он спокойно спросил:

— Кто это тут поганит наши горы?

Друзья, не успев собраться, промолчали. Тогда главарь разбойников не торопясь достал кинжал и, слегка уперев его в грудь Глеба, жёстко спросил:

— Ты кто?

— Белогвардеец, — Глеб окончательно пришёл в себя.

— А что это за зверь — белогвардеец?

— Православный. Ортодоксальный христианин, чтобы вам было понятно.

— Значит, мы не ошиблись, наши горы поганят христианские псы. А ты? — главарь упёр кинжал в грудь Ансельма и слегка проколол кожу. Чувствительная боль отрезвила юношу, он твёрдо прошептал:

— Я тоже христианский пёс.

— Знаешь своё место? — слегка усмехнулся главарь.

— Моё место — со Христом.

Едва Ансельм проговорил эти слова, как один из бандитов нанёс ему сильный удар в висок. Мир исчез.

* * *

Ансельм очнулся на своей лежанке. Всё тело страшно болело. Кажется, его ещё долго били после того, как он потерял сознание. Скосив глаза, он увидел, что и Глеб лежит на своей лежанке. Он почему-то сразу же понял, что Глеб мёртв. Такая неподвижность была в его теле, какой не может быть у человека, находящегося без сознания. Откуда он знает это, много ли мёртвых он видел в своей жизни? Знает и всё. Какая тишина. Теперь она радостна, эта тишина, теперь она — лекарство. Ансельм почему-то нисколько не опечалился смертью друга, он знал, что Глеб вышел победителем из смертельной схватки — умер христианином. Глеб так переживал, кто будет его наставником, а теперь сам Христос взял его к Себе. А как же он, Ансельм? Его глаза невольно скользнули к иконе — единственной в их хижине. И тут он увидел, что перед иконой на коленях стоит человек в старинном белом плаще, молитвенно сложив руки на груди. От этого человека исходил мир и покой, Ансельм сразу же почувствовал, что он — не из бандитов. Юноша попытался сесть, чем привлёк внимание незнакомца, который сразу же подошёл к нему и по-отцовски тепло прошептал:

— Лежи, лежи.

Теперь Ансельм заметил красный крест на левом плече его плаща. Он хотел спросить: «Вы — тамплиер?», но мысли путались, и он почему-то спросил:

— Вы — белогвардеец?

— Можно и так сказать, — незнакомец, тихо улыбнувшись, ответил по-французски, хотя слово «белогвардеец» Ансельм сказал по-русски.

Ансельм хотел ещё что-то спросить, но вместо этого его лицо исказила болезненная гримаса.

— Тебе бы поспать, мой прекрасный брат, а я пока помолюсь о твоём здравии, об упокоении твоего друга и об отпущении моих грехов.

Странно, но Ансельм действительно тут же уснул.

* * *

Когда он проснулся, тело болело по-прежнему, но голова прояснилась, одури не было. Незнакомец в белом плаще всё так же молился на коленях перед иконой.