смотреть. Или, может, ты думаешь, что Христос в христианском мире жил? Если ты так думаешь, то значит – пора тебя из игуменов гнать.
Обещание изгнать его из игуменства, кажется, произвело на отца Нектария большое впечатление. Он словно весь съежился, стушевался, угас и стал вдруг похож на большую мягкую игрушку, с которой можно делать все что угодно.
– Пускай тогда деньги платят, – сказала эта игрушка, надеясь, что владыка по крайне мере оценит его заботу о благе матери русской православной церкви.
Однако, похоже, в голове владыки плескались совсем другие волны.
– Нектарушка, – сказал на том конце провода ледяной голос владыки. – Я тебя породил, я же тебя и зарою, если только ты не прекратишь безобразить… Какие тебе еще деньги, аспид ты ненасытный?»
И он так выразительно и громко постучал своим тяжелым посохом на том конце провода, что пол под ногами отца Нектария как будто задрожал, а сам он съежился еще больше и стал похож на податливого и мягкого медведя.
2
Поскольку в связи с грядущим спектаклем многие дороги в поселке были перекрыты, а все знаки перевешены, то ездить по поселку приходилось почти вслепую. Благодаря этому в одном из таких переулков я влетел прямо под «кирпич» в объятия гаишников, которые, похоже, были так расстроены, что даже не пытались заняться своими прямыми обязанностями, заключавшимися, как известно, в том, чтобы крепить свое собственное благосостояние, благосостояние своей семьи и благосостояние различных родственников и друзей.
«Ну, как же вы, уважаемый, не смотрите на знаки, – печально сказал гаишник, и на лице его отразилась неподдельная печаль. – Знаете ведь, какая у нас беда». И он выразительно обвел рукой, словно приглашая и нас принять участие в их вселенской печали, от которой не было спасения.
Я уже хотел было сказать ему в ответ, что беда это длится уже тысячу лет, но потом передумал, решив, что он знает это и без меня.
А над поселком вовсю ревел и шумел Борис Годунов:
«Тень Грозного меня усыновила,
Димитрием из гроба нарекла…
Была какая-то несусветная глупость в этой несчастной постановке, которая, возможно, была уместна в большом городе, но никак не в небольшом поселке, где музыкальные вкусы никогда ни поднимались выше Кобзона и Алены Апиной.
С неменьшим успехом ее можно было поставить посреди псковских болот или где-нибудь в дремучем лесу, подчеркнув лишний раз ту простую истину, что даже заклинания всех чиновников в мире не могут заставить русского сеятеля и хранителя полюбить то, что он полюбить не в состоянии.
Так оно, впрочем, и получилось.
Посидев для приличия минут десять, пушкиногорские мужики встали и, надев свои кепки, шумно удалились прочь под душераздирающее пение главного героя, у которого как раз забегали в глазах кровавые мальчики…
Один из мужиков на прощание так и сказал: «Не, это не наше». Другие же с ним охотно согласились.
91. Блуждание помыслов
Среди прочего был отец Нектарий подвержен тому искушению, которое святые отцы именовали блужданием помыслов, каковые, по мнению этих отцов, вели прямым путем в огонь вечный, ибо, как было написано в одной достойной доверия книге, – «где сокровища ваши, там и сердце ваше», что значило, конечно, что чем дальше мы блуждаем среди наших помыслов, тем основательнее забывает о нашем существовании Господь.
Что уж тут скрывать, господа! Любил отец игумен, разнежась после бани или вкусного обеда, прилечь на свою кровать под серебристым пологом или, присев к письменному столу, помечтать, глядя, как вспыхивают за окном последние лучи вечернего солнца. Тогда мерещилась отцу наместнику всякая всячина, например, Пушкин, который перед смертью завещал ему свою жену Наталью Николаевну и собственноручно благословил его во время заседания Синода на писание стихов религиозного содержания.
Еще мечтал отец игумен, что хорошо было бы, если бы он умел кричать так, как кричал однажды владыка Евсевий, отчего звенели стекла и люстра дребезжала, словно береза на ветру.
– Пошел вон! – кричал Евсевий на какого-то бедолагу, который, в довершение всего, упал от крика владыки в обморок и, как говорили в управлении, даже чего-то себе серьезно повредил, из-за чего у владыки Евсевия были даже какие-то неприятности со светскими властями.
– Пошел вон! – закричал отец Нектарий, махнув рукой и опрокинув стакан с апельсиновым соком, который только что принес Маркелл. – Вон! Вон! Вон, мерзавец!
Возникший на пороге Маркелл выразительно посмотрел на игумена.
– Вон, – теряя силы, почти прошептал наместник.
– Да что это такое, – не удержавшись, сказал Маркелл, глядя на лужу сока. – Только вчера полы мыл.
– А ты смиряйся, – сказал отец Нектарий, сам слегка напуганный своим криком.
– А я и смиряюсь, – Маркелл оглядывал нанесенный соком ущерб.
– Вот и смиряйся, – повторил Нектарий, поднимаясь с кресла и стряхивая с подрясника остатки сока.
– В следующий раз лучше сразу за окно выливайте, – сказал Маркелл, поворачиваясь, чтобы пойти за тряпкой.
– Вон отсюда, – вяло сказал Нектарий, не повышая голоса. – Не надо было полный наливать. Знал же, что руки кривые.
– Я налил, как просили, – проворчал в ответ Маркелл.
– Поговори у меня, – сердито сказал наместник вслед уходящему келейнику, осторожно перешагнул через лужу сока, отступил назад к окну и добавил:
– Сам не может пройти мимо, чтобы чего-нибудь не разбить или не разлить, и туда же, учить.
– И не думал даже, – сказал Маркелл, исчезая за дверью.
– Как же, не думал, – сказал ему вслед отец наместник. – Вон не думал, а разлил.
Потом он посмотрел на улицу и, увидев внизу трех цыганок, которые чему-то весело смеялись, представил, что по его наместническому распоряжению всех цыган быстро и насильно крестили, а тех, кто не захотел и сопротивлялся, выгнали из города, не дав даже времени собрать вещи.
– Вон! – сказал наместник, забывая все, кроме этого оглушительного голоса, каким кричал когда-то владыка Евсевий. – Вон! Вон! Вон!..
Потом он встретился глазами с вернувшимся с тазиком и тряпкой Маркеллом и сделал вид, что прочищает горло перед тем, как идти в храм, хотя никакой службы в ближайшее время не намечалось.
– Теперь хорошо бы было, чтобы вы ушли отсюда, – сказал Маркелл, подвигаясь вместе с половой тряпкой в сторону наместника. – Тут после сока мыть – не перемыть.
– И куда ты меня хочешь спровадить? – спросил наместник, чувствуя одновременно жалость, что пришлось прервать такое замечательное блуждание, и в то же время немного стыдясь, что его застали за таким сомнительным занятием, каким были эти самые блуждания, о которых серьезно, со знанием дела, предупреждали святые отцы…
Случалось, что помыслы эти уносили отца Нектария так далеко, что, вернувшись, он сам недоумевал, откуда только берутся они у него в голове, все эти сплетения фантазий, историй, ситуаций и мечтаний, с которыми не встретишься ни в одной книге, прочитай хоть целую библиотеку. Было в этом даже что-то, что заставляло отца Нектария относиться к себе с некоторым дополнительным уважением, ведь, в конце концов,