– Благодаря моим связям?– повторила Марианна.
– Слушайте: откроем наши карты. В центре Парижа, в наше время существует ассоциация женщин – женщин, безумных до такой степени, что они дерзают противопоставлять закону свою волю или, лучше сказать, свои фантазии. И сегодня Амелия оказалась одной из жертв этого беззаконного трибунала.
– Но какое отношение…
– Если вам угодно – никакого. Предположим, что я рассказываю вам сон, который мне приснился. Так вот, говорю вам: по вашему требованию Амелия незаконно арестована; по вашему же требованию ей должна быть возвращена свобода!
Марианна, словно утомленная разговором, молчала.
– Я хотел воззвать к вашему разуму,– продолжал Филипп.– И теперь все несчастья, которые должны произойти, обрушатся на вашу голову! Не вас одну я уничтожу, но весь Орден женщин-франкмасонок!
– Орден женщин-франкмасонок! – повторила Марианна, стараясь скрыть ту радость, которую доставило ей это признание.
– Да, да!– воскликнул Филипп.– Другими словами – преступное общество, злая шутка, гнусность!… И не думайте, что я угрожаю вам напрасно! Вы меня знаете: я доведу свои замыслы до конца. Я изобличу Орден женщин-франкмасонок! Я сообщу о нем не только королевскому прокурору, нет, я пойду дальше! Генеральный секретарь министра иностранных дел – не первый встречный, его выслушают, то есть выслушают меня! Я назову самые громкие имена – имена женщин, скомпрометировавших себя,– вместе с именами жительниц тротуаров и трущоб. Все эти имена мне известны – у меня есть их список. Мой план кампании уже составлен; я начерчу место ваших тайных собраний и укажу четыре улицы, которые ведут к этому месту. Разразится скандал, предупреждаю вас, ибо я решился на все. Я принимаю во внимание и то, что судьи, к которым я обращусь, что префект полиции и министр юстиции не захотят поднимать шум; я допускаю, что у вашей ассоциации есть покровители даже на ступенях трона; что ж, я обращусь к общественному мнению. А для этого все средства хороши: газеты, память, афиши, книги! У меня много друзей, и я сумею заинтересовать их этим делом. Мой голос услышат – я не боюсь, что вы сумеете заткнуть мне рот. Я разоблачу ваши отвратительные тайны, ваш смехотворный церемониал, я уничтожу вас, вы слышите? Я вас уничтожу!
– Вы бредите!…
– Нет, не брежу, коль скоро вы дрожите и бледнеете.
– Я?!
– Подумайте хорошенько,– сказал Филипп.– Незаконное лишение свободы строго наказуемо, и ваша месть одним ударом разрушит вашу ассоциацию.
Марианна встала.
– Это все, что вы хотели мне сказать?– холодно спросила она.
– Нет, не все. Я должен сказать еще одно слово.
Он подошел к Марианне.
– Вы осмелились коснуться моей жены,– сжигая Марианну взглядом, сказал он.– Я простил бы вам все, только не это! Разговор, который сейчас у нас был, возможно, будет последним,– запомните его. А главное, хорошенько запомните следующее: или через два часа Амелия будет у меня, или тайна Ордена женщин-франкмасонок станет известна всему Парижу.
Сделав это заявление, Филипп Бейль вышел из комнаты.
У подножия лестницы он встретил поджидавшего его графа д'Энгранда.
Совершенно уверившись, что двери павильона закрылись за Филиппом, Марианна отдернула занавес, за которым скрывались четыре женщины.
Эти четыре женщины были членами Ордена женщин-франкмасонок.
Это были графиня Дарсе, госпожа Гильерми, госпожа Флаша и госпожа Ферран.
Они незримо присутствовали при той сцене, о которой мы только что расскэзэли нашим читателям.
– Что вы скажете? – спросила Марианна, поочередно глядя на каждую из этих женщин.
– Госпожа Бейль предала нас,– прошептала графиня Дарсе.
– Теперь давайте спустимся к ней,– сказала Марианна, глаза которой лучились торжеством.
XXXI ШПАГА ИРЕНЕЯ
Читатель уже, конечно, понял, что Амелия действительно попала в сети, которые расставила ей Марианна.
Должны ли мы раскрыть те способы, которыми она воспользовалась? Не достаточно ли мы уже рассказали о тех многочисленных связях, которые повсюду были у Ордена женщин-франкмасонок? И стоит ли объяснять, к примеру, что рассказ Беше тоже был предусмотрен и подстроен?…
Когда Амелия подъехала к павильону в Буленвилье, ее проводили в зал на первом этаже, где она увидела госпожу Гильерми, графиню Дарсе, госпожу Флаша и госпожу Ферран.
Амелия узнала их сразу же, и ее охватил страх.
– Сударыня, скажите, пожалуйста, где я? – спросила она.
– Вы находитесь под нашей защитой,– отвечала графиня Дарсе.
– Но мой муж… Его падение с лошади?
– Нам пришлось воспользоваться этим предлогом, чтобы привезти вас сюда.
– Значит, я не у министра? – с удивлением спросила Амелия.
– Вы у одной из наших сестер.
– У кого же?
– Это вы скоро узнаете.
– Сударыня, сударыня! Что все это означает? Зачем меня обманули? Это что, шутка? Успокойте меня, прошу вас!
– Среди нас вам бояться нечего,– сказала госпожа Гильерми.
– Не в этом дело! Кто-то обманом завлек меня в этот дом, и я не могу, я не должна здесь оставаться!
– Дорогое дитя мое!– заговорила графиня Дарсе.– Ваша воля, по крайней мере, в определенных обстоятельствах вам уже не принадлежит, ибо мы действуем именем нашего Ордена.
При этих словах кровь застыла в жилах молодой женщины.
– Нашего Ордена! – прошептала она.
– Хотя вы и новенькая в нашем Ордене, вы не можете не знать о том, сколь осторожны мы в наших декретах, и тем более о том, что нашими действиями руководит дух премудрости. И ваша тревога – это оскорбление всем нам.
– Но для чего же эти уловки? Разве не явилась бы я добровольно по вызову нашей ассоциации?
– Вы все узнаете,– мягко ответила госпожа Ферран.
– Я обращусь к Великому Магистру!
– Здесь ее власть бессильна. Каждая из сестер имеет право позвать на помощь четырех из нас, и за это мы никакой ответственности не несем.
– Кто же позвал вас?– спросила Амелия.
Четыре женщины не ответили.
– Таким образом, я ваша пленница,– продолжала Амелия.
– Очень ненадолго.
– Но мое отсутствие удивит моего мужа.
– Мы подумали обо всем, так что это соображение нас не тревожит.
– Что ж,– сказала Амелия,– я в вашей власти; подожду, когда вы освободите меня добровольно.
Оставшись одна, Амелия попыталась проникнуть в окружавшие ее тайны. Прежде всего она подумала: «А что, если Филипп выдал тайну, которую я ему доверила?» Что если в тот самый час, когда ради него она шла на все мучения, на бесконечные угрызения совести, в то самое мгновение, когда ради него она принесла лживую клятву на Евангелии, он, гордый и легкомысленный, допустил, чтобы в душе его взяли верх неосторожность или скептицизм?