– В тюрьме!
– Гм! Это пахнет Анной Радклиф[98].
– Я хотел позвать на помощь, как вдруг, подойдя к двери, я увидел сквозь щели… вы догадываетесь, что я увидел?
– Господа, Беше не только адвокат, но и романист: обратите внимание, сколь искусно он задерживает повествование!
– Что ж, подадим ему реплику, раз он этого требует,– сказал один из игроков.– Так что же вы обнаружили, Беше?
– Призрак?
– Всадника в шлеме с красным пером и черным забралом?
– Единорога, изрыгающего пламя?
– Нет, господа, я увидел женщину, красивую женщину, которую я тотчас же узнал.
– Ну и повезло же вам, Беше!
– Вы фат!
– Вы все, господа, знаете ту, которую я увидел.
– В самом деле? – рассеянно спросил Филипп Бейль, который все это время продолжал играть: ему поразительно везло.
– А вы знаете ее лучше всех, господин Бейль!
– Ну и ну! – закричали со всех сторон.
– Дорогой Беше! – заговорил Коломбен.– Если вы твердо решили быть нескромным, не ухудшайте положения чересчур длинным рассказом.
– Конечно, в моем открытии огромную роль сыграл случай,– продолжал Беше, уязвленный этим замечанием,– и тем не менее эта женщина тоже сыграла значительную роль. Уже много времени нет ни одного из вас, кто не спросил бы себя и не спрашивает себя по сей день: «Где, черт побери, скрывается Марианна? Что случилось с Марианной?»
Филипп Бейль сделал невольное движение, но, внешне спокойный, он продолжал играть, вернее, выигрывать.
– Так вот, господа: Марианна живет в Буленвилье – в павильоне моего бедного друга Поркеваля она нашла для себя таинственное убежище. Как только я узнал ее, я через дверь сказал ей: «Добрый день, сударыня». Она выпустила меня и потребовала, чтобы я хранил это в величайшей тайне… Вот почему я сегодня не смог появиться у Тортони и встретиться там с Коломбеном.
Беше кончил. Беше вытер лоб. Беше скромно принимал поздравления слушателей.
Беспокойство, с каким Филипп Бейль внимательно слушал этот рассказ, не помешало ему получить солидный выигрыш – такой солидный, что он даже и не мог кончить игру, не нарушая правил приличия.
Вот почему Филипп написал Амелии записочку, в которой уведомлял ее, что его задерживает в министерстве серьезная работа и что, возможно, ему придется провести там всю ночь.
Написав записку, он продолжал играть.
Вскоре фортуна с внезапностью и наглостью куртизанки повернулась лицом к другому избраннику. От Филиппа она перешла к Беше. Беше, таким образом, стал преемником Филиппа, который еще некоторое время сопротивлялся, но кончил тем, что обнаружил проигрыш в тысячу луидоров.
На сей раз он имел право встать из-за стола.
Вот-вот должно было пробить пять утра.
Филипп Бейль вручил Беше визитную карточку, на обороте которой он написал карандашом: «Чек на тысячу луидоров, которые я заплачу сегодня в полдень».
– Но, дорогой мой,– запротестовал Беше, поторопившись выказать свое знание правил хорошего тона,– я верю вам на слово! Возьмите назад вашу карточку!
– Я могу умереть через несколько часов.
– Я столь горячо сожалел бы об этом, что позабыл бы о вашем долге.
– Вы благородный человек, я знаю,– сказал Филипп,– но уж позвольте мне в этом случае поступить так, как я привык поступать.
Когда Филипп и граф д'Энгранд оказались на бульваре одни, Филипп сказал:
– Мне не хватает четырехсот луидоров, чтобы уплатить мой долг Беше.
– Пустяки!– отвечал граф д'Энгранд.– Ждите меня дома, дорогой!
Они расстались.
Граф направился к Монмартрскому предместью, а Филипп Бейль, недовольный сегодняшней ночью и самим собой,– в свой особняк.
Велико было его изумление, когда, проходя через прихожую, он увидел своего слугу, крепко спавшего в кресле.
Рядом с ним догорал факел, бросавший по сторонам угасающий свет, который уже не мог соперничать со светом зари.
«Бедный малый, наверное, ждал меня»,– подумал Филипп.
– Жан!– окликнул он камердинера.
– Сударь! – внезапно проснувшись, произнес камердинер.
– Вы так и не ложились?
– Пусть сударь простит меня,– протирая глаза, сказал слуга.– Я и сейчас еще не понял, где это я сплю.
– Вы в передней, и теперь шесть часов утра,– с улыбкой отвечал Филипп.
– Вам, сударь, достаточно сказать слово, чтобы я вам поверил!
– Придите в себя, Жан.
– Пришел, сударь, пришел!
– Вчера я присылал домой лакея.
– Лакея?– ошеломленно переспросил Жан.
– Вы это помните?
– Сударь, вы хотите сказать: «Двух лакеев»!
– Как?!
– Одного вы прислали в полдень, а другого – в полночь.
Филипп тихонько потряс Жана за плечо.
– Ну, теперь-то вы наконец проснулись?
– Да, сударь,– ответил перепуганный Жан.
– Я вас спрашиваю: приходил ли вчера от меня человек?
– От вас?… Да, сударь… с каретой…
– Да нет же, соня вы этакий!… С запиской!
– Верно, с запиской. Теперь-то я припомнил: с запиской.
– С запиской к барыне?
– Да, сударь, к барыне. Я сам получил эту записку.
– И вы тотчас же отдали эту записку моей жене – так ведь?
На сей раз Жан посмотрел на Филиппа с выражением не столько сонным, сколько глубоко изумленным.
– Отдал ли я… эту записку… барыне?…– пролепетал он.
– Да отвечайте же!
– Но вы же, сударь, прекрасно знаете, что…
– Я ничего не знаю,– с раздражением сказал Филипп.– Но вы -то должны знать, отдали вы эту записку барыне или нет!
– Я отдал эту записку ее горничной,– сказал Жан.
– Ну, все начинается сначала!… Идите спать!
– Благодарю вас, сударь… Повинуюсь вам…
И Жан вышел из комнаты; при этом он так размахивал руками и бросал по сторонам такие взгляды, что Филипп усомнился, в здравом ли уме его камердинер.
Филипп, насколько это было возможно, привел в порядок свой костюм и свою физиономию, на которую наложила отпечаток усталость, и на цыпочках подошел к дверям комнаты Амелии.
Оттуда не доносилось ни звука: по-видимому, Амелия еще не проснулась.
Филипп подумал, что, раздосадованная его опозданием и длительным ожиданием, она заснула очень поздно.
Смущенный своей виной, он решил не будить ее.
Только через два часа он отважился войти к ней в комнату.
Амелии в комнате не было. Постель была не тронута.
Филипп Бейль испытал одно из тех потрясений, которые прокладывают первые морщины на лице мужчин.
На маленьком столике он увидел свою записку.
Он схватил эту записку. Она была не распечатана.