Песнь двадцать седьмая
Восьмое, звездное небо (окончание) — Вознесение в девятое небо 1
«Отцу, и сыну, и святому духу» —Повсюду — «слава!» — раздалось в Раю,И тот напев был упоеньем слуху.
4
Взирая, я, казалось, взором пьюУлыбку мирозданья, так что зримыйИ звучный хмель вливался в грудь мою.
7
О, радость! О, восторг невыразимый!О, жизнь, где всё — любовь и всё — покой!О, верный клад, без алчности хранимый!
10
Четыре светоча[1665] передо мнойПылали, и, мгновенье за мгновеньем,Представший первым[1666] силил пламень свой;
13
И стал таким, каким пред нашим зреньемЮпитер был бы, если б Марс и он,Став птицами, сменились опереньем.[1667]
16
Та власть, которой там распределенЧеред и чин, благословенным светамВелела смолкнуть, и угас их звон,
19
Когда я внял: «Что я меняюсь цветом,Не удивляйся; внемля мой глагол,Все переменят цвет в соборе этом.
22
Тот, кто, как вор, воссел на мой престол,[1668]На мой престол, на мой престол, которыйПуст перед сыном божиим, возвел
25
На кладбище моем[1669] сплошные горыКровавой грязи; сверженный с высот,[1670]Любуясь этим, утешает взоры».
28
Тот цвет, которым солнечный восходИль час заката облака объемлет,Внезапно охватил весь небосвод.
31
И словно женщина, чья честь не дремлетИ сердце стойко, чувствует испуг,Когда о чьем-либо проступке внемлет,
34
Так Беатриче изменилась вдруг;Я думаю, что небо так затмилось,Когда Всесильный[1671] поникал средь мук.
37
Меж тем все дальше речь его стремилась,И перемена в голосе былаНе меньшая, чем в облике явилась.
40
«Невеста божья не затем взрослаМоею кровью, кровью Лина, Клета,Чтоб золото стяжалось без числа;
43
И только чтоб стяжать блаженство это,Сикст, Пий, Каликст и праведный Урбан,[1672]Стеня, пролили кровь в былые лета.
46
Не мы хотели, чтобы христианПреемник наш пристрастною рукоюДелил на правый и на левый стан;[1673]
49
Ни чтоб ключи, полученные мною,Могли гербом на ратном стяге стать,Который на крещеных поднят к бою;
52
Ни чтобы образ мой скреплял печатьДля льготных грамот, покупных и лживых,Меня краснеть неволя и пылать!
55
В одежде пастырей-волков грызливыхНа всех лугах мы видим средь ягнят.О божий суд, восстань на нечестивых!
58
Гасконцы с каорсинцами[1674] хотятПить нашу кровь; о доброе начало,[1675]В какой конечный впало ты разврат!
61
Но промысел, чья помощь Рим спасалаВ великой Сципионовой борьбе,[1676]Спасет, я знаю, — и пора настала.
64
И ты, мой сын, сойдя к земной судьбеПод смертным грузом, смелыми устамиСкажи о том, что я сказал тебе!»
67
Как дельный воздух мерзлыми парамиСнежит к земле, едва лишь КозерогК светилу дня притронется рогами,[1677]
70
Так здесь эфир себя в красу облек,Победные взвевая испаренья,Помедлившие с нами долгий срок.
73
Мой взгляд следил все выше их движенья,Пока среда чрезмерной высотыЕму не преградила восхожденья.
76
И госпожа, когда от той метыЯ взор отвел, сказала: «ОпускаяГлаза, взгляни, куда пронесся ты!»
79
И я увидел, что с тех пор, когда яВниз посмотрел, над первой полосойЯ от средины сдвинулся до края.[1678]
82
Я видел там, за Гадесом[1679], шальнойУлиссов путь;[1680] здесь — берег, на которомЕвропа стала ношей дорогой.[1681]
85
Я тот клочок[1682] обвел бы шире взором,Но солнце в бездне упреждало насНа целый знак и больше,[1683] в беге скором.
88
Влюбленный дух, который всякий часСтремился пламенно к своей богине,Как никогда ждал взора милых глаз;
91
Все, чем природа или кисть донынеПленяли взор, чтоб уловлять сердца,Иль в смертном теле, или на картине,
94
Казалось бы ничтожным до концаПред дивной радостью, что мне блеснула,Чуть я увидел свет ее лица;
97
И мощь, которой мне в глаза пахнуло,Меня, рванув из Ледина гнезда,[1684]В быстрейшее из всех небес[1685] метнула.
100
Так однородна вся его среда,Что я не ведал, где я оказался,Моей вожатой вознесен туда.
103
И мне, чтоб я в догадках не терялся,Так радостно сказала госпожа,Как будто бог в ее лице смеялся:
106
«Природа мира, все, что есть, кружаВокруг ядра, которое почило,[1686]Идет отсюда, как от рубежа.
109
И небо это божья мысль вместила,Где и любовь, чья власть его влечет,Берет свой пыл, и скрытая в нем сила.[1687]
112
Свет и любовь объемлют этот свод,Как всякий низший кружит, им объятый;И те высоты их творец блюдет.[1688]
115
Движенье здесь[1689] не мерят мерой взятой,Но все движенья меру в нем берут,Как десять — в половине или в пятой.[1690]
118
Как время, в этот погрузясь сосудКорнями, в остальных живет вершиной,Теперь понять тебе уже не в труд.[1691]
121
О жадность! Не способен ни единыйИз тех, кого ты держишь, поглотив,Поднять зеницы над твоей пучиной!
124
Цвет доброй воли в смертном сердце жив;Но ливней беспрестанные потокиРодят уродцев из хороших слив.
127
Одни младенцы слушают урокиДобра и веры, чтоб забыть вполнеИх смысл скорей, чем опушатся щеки.
130
Кто, лепеча, о постном помнил дне,Вкушает языком, возросшим в силе,Любую пищу при любой луне.[1692]
133
Иной из тех, что, лепеча, любилиИ чтили мать, — владея речью, радЕе увидеть поскорей в могиле.
136
И так вот кожу белую чернят,Вняв обольщеньям дочери прекраснойДарующего утро и закат.[1693]
139
Размысли, и причина станет ясной:Ведь над землею власть упразднена,[1694]И род людской идет стезей опасной.
142
Но раньше, чем январь возьмет веснаПосредством сотой,[1695] вами небреженной,Так хлынет светом горняя страна,
145
Что вихрь[1696], уже давно предвозвещенный,Носы туда, где кормы, повернет,Помчав суда дорогой неуклонной;
148
И за цветком поспеет добрый плод».
Песнь двадцать восьмая