Сия губа наполнена была великими льдинами, между которыми проход был весьма труден, а особливо когда уже и от ночных морозов новый лед намерзать стал. Как они пришли почти против устья реки Хромы, то море с 30 на 31 число августа все стало.
Булдаков находился с пятью кочами недалеко от берега, имея в том месте глубины на одну сажень, и думал было, как лед придет в довольную крепость, скарб свой перетащить на берег, только надежда его была тщетна, ибо сентября 1 числа, когда уже был лед толщиною на полпядени[58], встал с берега жестокий ветер, которым лед опять взломало, и кочи во льду занесло далеко в море и носило их 5 дней.
По прошествии сего времени ветер утих, и море в одну ночь опять замерзло. На третий день лед стал так толст, что ходить по оному можно было. Тогда посланы люди для проведывания, куда к берегу идти ближе, и через оных получено известие, что бывший с ними коч казака Андрея Горелого стоит от них по пути одним днем езды, чего ради принято намерение перенесть наперед запас и скарб на тот коч, дабы тем ближе быть к берегу, ежели опять взломает море.
Как все к сему приготовлено было, то вода прибыла вдруг в море на знатную вышину, и лед, который уже был толщиною на пол-аршина[59], опять весь взломало; к тому ж поднялся сильный ветер, коим занесло кочи со льдом далее прежнего в море, причем казалось, будто их несло так скоро, что и на парусах бы скорее бежать не можно было. Таким образом, носило их 5 дней, по прошествии которых ветер утих, и кочи замерзли в третий раз.
Сим приведены были все люди в крайнее отчаяние и говорили, что такого гнева Божия еще не бывало, и прежде в морском ходу никогда такого несчастья не случалось. Однако, возымев смелость и чтоб избавиться очевидной погибели, приготовились вторично к восприятию пути по льду до берега, причем всякий положил на нарты запаса и скарба, сколько на себе свести мог.
Сей путь был весьма опасен и многотруден. Лед у них под ногами взломало, чего для принуждены были в разных местах перескакивать с одной льдины на другую, съестной запас и скарб перекидывать и один другого перетаскивать канатами и шестами. Издали видели они, как оставленные их кочи льдом разбило.
Напоследок вышли они, изнуренные цингою, стужею, голодом и работой, на берег не в дальнем расстоянии от устья реки Индигирки. С такими же печальными обстоятельствами продолжали и путь свой вверх по Индигирке до Уяндинского зимовья и проч.
После сего отправления спустя два года, а именно в 1652 году, упоминается в наказной памяти пятидесятника Ивана Реброва, отправленного на место Булдакова на Колыму-реку приказчиком, чтоб ему наипаче проведать на Ледовитом море помянутый Большой остров, о котором сообщены были ему все обстоятельства, предъявленные от Михайла Стадухина.
Может быть, что о том же и после всем на Колыму и в другие тамошние зимовья посылающимся приказчикам приказано было. Однако не находится в Якутском архиве никаких известий об изобретениях, по таким приказам учиненных. Потому надлежало бы остаться при прежних известиях, ежели бы по многому прошедшему времени слух о Большом острове опять не возобновился и нарочные для сыскания оного отправления посланы не были, о коих впредь объявить имеем.
В 1710 году февраля 20 дня в Якутской воеводской канцелярии допрашиваны были разные якутские служивые люди о вышеупомянутом и о других против Камчатки находящихся островах, а в допросах показали следующее.
Никифор Малгин сказал: в бытность-де якутского воеводы князя Ивана Петровича Борятинского, который имел команду в Якутске с 1661 по 1678 год, ходил он с торговым человеком с Лены на Колыму-реку морем, и в том пути следовали они до Святого Носа по большей части подле берега, а от того Носа отнесло их многим у берега наносным льдом в море.
В то время бывший с ними кочевщик Родион Михайлов показал им по эту сторону Колымы-реки издали в море остров, который всяк из них видел. А по приходе их на Колыму сказывал ему, Малгину, торговый человек Яков Вятка, что он прежде того ходил с Лены на Колыму-реку с торговыми людьми на девяти кочах, из коих три коча отнесло к вышепоказанному острову, на котором посыланные с сих судов люди приметили следы незнаемых зверей, а людей не видали.
После чего пришли и сии кочи на Колыму. А о находящемся против Ленского устья острове не слыхал он ничего и проч.
Сверх того объявляется в сей сказке о некоем острове, находящемся против земли Камчатки, только с такими обстоятельствами, которые едва не во всем прекословят полученным после того известиям, и для того требуют некоторого изъяснения, а именно: торговый человек Тарас Стадухин сказывал ему, Малгину, что за несколько до того лет ходил он с 90 человеками на кочах с Колымы морем для проведывания Большого Чукотского Носа.
Но понеже не могли они обойти того Носа водою, то перешли через оный пешком и, построив на другой стороне новый коч, шли подле берега до устья реки Пенжины. При сем что касается до переходу через Чукотский Нос сухим путем, почему небольшая оного в том месте ширина заключается, то такой другой пример приведен будет ниже.
А когда потом упоминается об острове, который будто виден от устья Пенжинского, и якобы, по сказке некоторой бабы полонянки, живут на том острове люди бородатые, которые платье носят долгое и русских людей называют братьями, то сие такие обстоятельства, которые так просто приняты быть не могут.
Может быть, река Камчатка от незнания названа Пенжиною. Ибо как невероятно, чтоб Стадухин обошел в один путь всю землю Камчатку до реки Пенжины. Так, напротив того известно, что против Пенжинского устья никакого острова не находится, и хотя по тому ж и с устья реки Камчатки никакого ж острова не видно, однако камчадалы уже тогда могли знать о тех островах, которые в наши времена в тамошней стране известны учинились.
Под описанием людей бородатых и носящих долгое платье, почему они русским уподоблены быть могли, должно, как кажется, разуметь курилов, живущих на островах, от Камчатки к полудню лежащих, потому что они подлинно не так, как прочие сибирские и камчатские народы, бородоголы, но бородатые, также и по телу волосы имеют.
Но чтоб они русских называли братьями, сие несправедливо. Во время Тараса Стадухина неимоверно, что курилы уже о русских слыхали. По-видимому, Стадухин заключил сие сам по сходству бород и платья, а Малгин ошибся, когда объявил, что сказывала ему о том камчадалка.
Иван Шамаев объявил: посылай-де он был в 1700 году с камчадальским приказчиком Тимофеем Кобелевым на Камчатку, и в том пути ехали они от Анадыря до реки Пенжины на оленях, а там, построив кочи, выплыли по Пенжине и шли морем до Пустого острова, которой, чаятельно, назван по реке Пустой, где взяли оленей, и на оных продолжали путь через горы до реки Камчатки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});