насилию. Двадцать пять процентов всех женщин.
Я оглядываю салон, пересчитывая пассажиров. С точки зрения статистики, по крайней мере, пятерых женщин только в бизнес-классе избивали – или будут избивать – их партнеры. Эта мысль и успокаивает, и ужасает.
Вот пожилая дама. Глаза у нее с озорным огоньком, но в них сверкнули слезы, когда она говорила со стюардессой. Она тоже от кого-то бежит?
Или жена футболиста, которого мы узнали. Она так и льнет к нему, вся такая гламурная, с блестящими волосами и пухлыми яркими губами. В конце концов, никто не знает, что творится за закрытыми дверями. Никто не знал, что творилось за дверями у меня.
Бортпроводницы?
А почему бы и нет? Домашнее насилие одинаково для всех. Я гляжу на бейджики с именами и мысленно сравниваю их с собой. Вот Кармела – жертва? А Майна?
У Майны улыбка озаряет все лицо, но как только она скрывается за шторой, улыбка мгновенно исчезает. Есть у нее в глазах нечто такое, что ее тревожит. На жертву она не похожа, но в свое время я тоже не думала, будто выгляжу как жертва, и не считала себя ею, пока подруги не помогли мне увидеть мир таким, каков он есть на самом деле.
Трудно подобрать слова, чтобы описать мое отношение к «как бы подругам», насчет которых Генри столько язвил.
Как отблагодарить кого-то за то, что спасли тебе жизнь?
А ведь именно это они и сделали. Открыли мне глаза на то, что он творил, и вернули мне давно утраченную уверенность в себе.
Когда самолет рейса № 79 поднялся в воздух, впервые за пятнадцать лет я вздохнула с облегчением. Генри не помчится за мной в Сидней. Он никогда меня не найдет.
Наконец-то я свободна.
Глава пятая
15:00. Адам
Разговор с инспектором Батлер на целый день выбил меня из колеи, отчего на взятие показаний уходило вдвое больше времени, чем обычно.
– У вас все нормально? – Моя первая свидетельница поглядела на накорябанные моей дрожащей рукой каракули и с озабоченным видом склонила голову набок.
Я отшутился: «По-моему, у меня всегда так». Однако заметил, как она обеспокоенно посматривала на бумагу, когда я вносил дополнения в ее показания, а когда зачитал их ей, там оказалось так много ошибок, что пришлось начать заново. Мой молчавший телефон высветил двадцать семь пропущенных вызовов, иконка голосовой почты мигала красным. Сколько времени нужно для составления детализированного счета за телефон? Сколько времени уйдет у Батлер, чтобы просмотреть распечатку и заметить вновь и вновь повторяющийся номер? А числа в крайней колонке становятся больше и больше. Сколько надо времени, чтобы разрушить карьеру, которую пришлось строить двадцать лет?
Я выхожу из участка позднее обычного и дважды медленно объезжаю городок в поисках парковочного места, прежде чем бросаю это занятие и отгоняю машину к дому. Потерянное время означает, что за Софией придется бежать, застревая в снегу и от этого еще больше теряя скорость. Я срезаю угол по церковному подворью, не обращая внимания на предупреждающие знаки, и мчусь мимо идущих навстречу женщин с детьми, сжимающими в руках рисунки. Вот черт! Если родитель опаздывает, ребенка отправляют на продленку и за это берут пять фунтов, даже если опоздаешь всего на пять минут. Может, деньги и небольшие, но теперь в карманах у меня гораздо меньше.
Оскальзываясь, я проскакиваю через калитку, опоздав на пять минут.
– Мистер Холбрук, – хмурится мисс Джессоп, вероятно, размышляя, как мне сказать, что я должен раскошелиться, – Боюсь, Софию уже забрали.
– Кто? – Не Майна: рейс у нее около полудня.
– Бекка. Ваша няня, – объясняет она, словно я мог забыть. – Разве миссис Холбрук вам не сообщила? – Я уже вижу, как она готовит сплетню для болтовни в учительской. У родителей Софии наверняка все разладилось, по-моему, теперь они друг с другом даже не разговаривают…
– Да, сообщила. Просто забыл. Спасибо. – Я заставляю себя улыбнуться, хотя жутко злюсь на Майну за то, что выставила меня идиотом.
Я пускаюсь бегом в сторону главной улицы и нагоняю их на углу у самого полицейского участка. Перехожу на шаг. Темные волосы Софии – такие темные и кудрявые, что люди находят в них сходство с Майной, которого нет и быть не может, – выбиваются из-под шерстяной шапочки и рассыпаются по плечам и спине ее ярко-красного шерстяного пальто. Майна всегда заплетает их за завтраком в косички, которые к обеду, конечно же, напрочь распускаются. София смотрит себе под ноги, выискивая в перемешанной ногами слякоти кусочки нетронутого снега, чтобы ступить туда сапожками.
– Эй, София!
Она оборачивается. Сначала улыбается, а потом лицо ее делается настороженным. Я ненавижу себя за то, что так получается.
– Привет, пап.
– Привет, Адам.
– Все нормально, Бекка? Ты откуда здесь взялась? Я же говорил Майне, что сегодня уйду с работы пораньше.
Она пожимает плечами.
– Я только сообщение получила. Обычно я не сижу с детьми два вечера подряд, но под конец года деньги очень нужны, так ведь? Все эти рождественские подарки, а потом еще и Новый год. В «Быке» устраивают праздник, куда входной билет стоит двадцать фунтов, затем еще и выпивка, а если захотим продолжить…
Я перестаю ее слушать, когда мы шагаем в сторону дома. София пританцовывает вокруг Бекки, держась за ее ладонь. Я тянусь к ее другой перчатке, но София сует руку в карман, и я закусываю щеку изнутри, пока не чувствую соленый привкус.
Черт бы побрал эту Майну! Я же говорил ей, что заберу Софию. Господи, даже сообщение отправил, где все написал черным по белому. Теперь не могу отослать Бекку, не дав ей немного денег, она ведь ожидала, что ей заплатят, когда я вернусь с работы.
– Овощной магазин, – произнесла София. – «Сейнсберис».
У Майны всегда так. Она вопит о том, что мне нужно вносить посильный вклад, а потом выкидывает фокусы вроде этого и выставляет меня дураком.
– Теперь мясная лавка. А вот контора риелтора, где…
– Продают дома, да, мы знаем. Господи, София!
Я чувствую на себе взгляд Бекки, когда девочка умолкает.
Легко быть образцовым родителем, если у тебя нет своих детей, тогда странные детские причуды умиляют, а не раздражают. Может, Бекка поняла бы это, если бы ей тысячу раз пришлось выслушивать «путевые наблюдения» Софии или же пять лет подряд слышать, как Майна каждый вечер читает вслух «Баю-баюшки, луна».
Майна не взглянет на экран телефона, пока не сядет самолет, но накопившееся внутри меня раздражение нужно куда-то выпустить, и я достаю свой телефон. Она считает, что именно я уклоняюсь от общения, когда сама не может разобраться в таких простых вещах, как кто забирает дочь…
Я смотрю на дисплей и на ветку