от поставок до ведения соцсетей, упаковки и отправки покупателям. Её глаза горели, телефон всё время бренькал новыми уведомлениями, она рассказывала про рекламу, про курсы продвижения, про смешные переписки в чатах с другими учениками, про ассортимент магазина и планы на будущее. Вета была очень рада за неё. Подруга всегда была активной, ей нравилось быть в гуще событий, что-то придумывать, организовывать, координировать. Хорошо, когда человек находит себе применение, думала Вета, бредя к метро. Я вот — обычный человек, я приняла это и кайфую от этого. Да, были у меня творческие замашки, хотела тоже сделать свой магазин, или написать книгу рассказов, или фотографировать, но так ничего и не довела до конца. Почему? Потому что творчество выматывало меня и делало несчастной. Оно наваливалось тяжёлым одеялом, душило, требовало сил и времени, я очень хотела этого вдохновения, но когда оно приходило, я начинала защищаться. Мне хотелось лёгкости, безмятежности. Хотелось просто гулять в парке, готовить обед, ехать с работы и слушать плеер. Но когда я отбрасывала творчество, мне казалось, что я сразу ничего не значу, что я серая мышь, овечка из безликого стада, что я бездарная, бесцельная и ненужная. Я не могла просто пойти гулять, это было глупо, я не заслуживала отдыха, потому что ещё не сделала чего-то важного — тот самый снимок, тот самый рассказ или вязаный свитер для магазина. А теперь я имею право на это. Сама жизнь — это творчество, каждый день, каждую минуту. Радоваться, когда просто стоишь у плиты и печёшь блинчики, смеяться с друзьями, смотреть на дождь, послушать любимую песню, и всё это делать с полным правом, увлечённо и расслабленно — вот это настоящая жизнь. Как ты чувствуешь, как ведёшь себя. Не обязательно называть себя каким-то словом, специальностью, придумывать себе деятельность, быть на виду. Достаточно просто жить. Это моя роль, и мне так хорошо. В конце концов, у меня нет неуёмной энергии и амбиций, как у других. Они — двигатели прогресса и возмутители спокойствия, но все не могут быть такими. И я — не такая. Я самая обычная, и это хорошо.
Так думала Вета, как всегда, разбирая по полочкам накопившиеся мысли после общения с подругой. Люди всегда баламутили ее, мутили устоявшийся ил убеждений и соглашений с самой собой, и каждый раз нужно было снова продумать их, успокоить и рассортировать.
Дни шли своим чередом. Ида хлопотала на кухне, попугай чирикал, Бинго бродил из комнаты в комнату, грустно болтая ушами, Эрик возился с Мариком, Марик, когда не дурачился, пыхтел над книжками, Регина утыкалась в телефон. Устав от вязания, Вета как-то вечером позвала детей смотреть кино, они заказали две огромных пиццы и валялись на кровати, выключив свет и врубив звук погромче. Вета устроилась в кресле, включив маленькую лампочку, и соединяла квадраты белой нитью.
Женщина сидела на циновке и растирала что-то в каменной ступке. Вокруг пахло травами, эфирными маслами, растопленным воском и пылью. Лучи солнца пробивались сквозь закрытые решетчатые ставни, стены были завешаны коврами, платками и пучками сушёных растений. Почему-то пахло идиными духами.
Ты грустная, говорила женщина. Ты светлая, и добрая, но когда грустишь, твоя грусть затопляет весь мир, сочится дождём, затягивает солнце серой пеленой.
Но я хочу прожить эту грусть до конца, выжать из себя всю сразу, чтобы она скорее закончилась, — отвечала Вета.
Женщина улыбнулась, но глаза оставались тревожными.
Не надо так, говорила она с непонятным акцентом. Тоска — не гостья. Чем больше пускаешь её к себе, тем больше она чувствует себя как дома. Не носи чёрное. Не думай о плохом. Это не хищник, её не нужно подкармливать, чтобы не нападала. Это паразит, который заставляет тебя делать то, что нужно ему. Будь умницей и повторяй мои слова, чтобы не забыть.
Взгляд женщины был таким тёплым, она всё знала про Вету, каждую грустинку, каждую слабость, каждый печальный вздох. Было так тихо, солнечно, в лучах света качались пылинки. На полке сидел попугай, он был весь яркий и переливался, будто сделанный из драгоценных камней — изумрудов, рубинов и топазов, моргал круглым глазом и помалкивал. Хотелось навечно застыть здесь, сидеть и смотреть на свет, вдыхать запах пыльных трав — Вете казалось, что так пахнет само время, сама вечность. Она не помнила, снилось ли ей потом что-то ещё, и, проснувшись, старалась запомнить слова той женщины, запомнить запахи, цвета, но как это часто бывало, всё начало ускользать. Она стала вспоминать не сон, а воспоминания о нём, картинка искажалась, цвета блекли, пока не остались лишь слабым отголоском. Она поднялась и стала собираться на работу, медленно бродя по дому, всё ещё под впечатлением от этого странного сна.
Сны стали значить для Веты всё больше. В них она находила вдохновение, эмоции, приключения, пищу для размышлений и даже друзей. Ей снился юноша, они ходили по большому дому со множеством этажей, исследовали все закоулки, лестницы, потайные углы. Сначала порознь, потом вместе. Они беседовали, рассказывали друг другу секреты, забредали в комнаты, похожие на склады со старинными вещами — столы, люстры, шкафы с одеждой, стулья и посуда, — всё громоздилось вокруг, они с интересом изучали их, ели бутерброды и говорили. Под впечатлением от снов Вета ехала на работу, прокручивала их в голове, стараясь запомнить, но они слишком быстро ускользали, развеиваясь словно дымка. Ей стало казаться, что сны — это настоящая жизнь, а всё, что происходит вне — просто слабое подобие, декорация. Проходя вдоль полок с мылом, она вдыхала слабый аромат эфирных масел, он казался дешёвой подделкой. То ли дело там — запахи можно было не только обонять, но и видеть, и осязать, они были так ярки, что воспринимались всем телом сразу, они умели перенести тебя куда захочешь, умели рассказать историю и поменять реальность. Вета заходила в магазины и нюхала духи, десятки разных флаконов, и всё было не то. Она хотела найти тот самый аромат, аромат её снов, но его не было. Не было здесь, и не могло быть. Плед почти был закончен, оставалось чуть-чуть. Пришло лето, на улице было солнечно и жарко, свежий ветерок гулял по дому, шевелил занавески, шумела листва во дворе.
Ей снился парень с чумазым лицом, он воровато оглядывался по сторонам, утирал нос рукавом, смотрел затравленным волчонком. Выглядывая из-за кустов, следил за мальчишками, которые играли в мяч во дворе. Пригнувшись, он вдруг побежал на них, схватил одного и стал трясти, полез по карманам. Остальные застыли вокруг,