Читать интересную книгу Кто здесь - Алекс Норк

— Так-так, я что-то начинаю понимать, — произнес Блюм. — А во время сегодняшнего сеанса у пациента включилась воля? Не должна была, а все-таки включилась? И для этого нужны особенные причины, так?

— Совершенно особенные. Видели, что случилось при переходе на февраль этого года? — спросил гипнотизер.

— Вернер задал вопрос, хотя не мог этого сделать?

— Именно.

— Такого при гипнозах вообще не бывает?

— У дилетантов это возможно, но у специалистов моего класса — исключено. Признаться, я сначала подумал, что совершил, грешным делом, оплошность. К счастью, вы помните, мне сразу удалось перехватить инициативу. Я тут же воспроизвел ситуацию и начал работать максимально жестко, как мы обычно и делаем, когда пациент обнаруживает сопротивление. И вот тут, — он взял стаканчик с бренди и сделал маленький глоток, — вот тут его воля включилась снова и не просто включилась, а, позволю так себе выразиться, выкинула всю энергию. Я успел почувствовать, что она напряжена до предела. Что было дальше, вы сами пронаблюдали.

— Очень интересно, мой дорогой, очень интересно! — затараторил Блюм. — Тогда позвольте мне немного порассуждать. Итак, — он даже отставил в сторону уже было взятый в руки стаканчик, — эго Вернера спало, следовательно, не могло запустить его волю. Значит, по вашей логике, эту силу могло запустить только другое эго? Иными словами, только другая личность?

Он сам слегка обалдел от такого вывода и уставился на гостя.

Торнвил с неменьшим любопытством ожидал ответа.

Гипнотизер без надобности поправил очки, потом издал какой-то полувздох, попробовал найти более удобное место в кресле… и, наконец, развел руками:

— Мне вас не в чем поправить… Да, господа, каждый, много практиковавший в этой области специалист, сталкивался иногда с непонятным присутствием в человеке другой или других личностей. Мы крайне не любим в этом признаваться. И этого вы никогда не прочитаете в нашей научной литературе, поскольку объяснить такой феномен никто не в состоянии.

— Те, другие личности дают о себе какие-нибудь сведения?

— Крайне неохотно. К тому же любой гипнотизер, обнаружив подобный контакт, очень его боится, потому что не знает, чем он закончится, как скажется потом на его пациенте.

— Следовательно, — подвел черту Торнвил, — воля Вернера переключилось на другой его сознательный план, ничуть не уступающий по своей отчетливости и силе его сформированному этой жизнью сознанию. И это стало возможным благодаря каким-то событиям полугодичной давности. Мы не сумеем до них добраться, вы полагаете?

— Он к ним не подпустит. Их ценность действует сильнее, чем привлекательность этой жизни. Намного сильнее.

— Инкарнация, — неожиданно произнес Блюм. — Я плохо знаю, что это такое…. она не может иметь отношение к нашему делу?

— Вы имеете в виду мистическую гипотезу о том, что в памяти человека содержатся его предыдущие жизни… — Гипнотизер на некоторое время задумался.

— Что вам об этом известно? — подождав переспросил Блюм.

— Реальность ли это или фантазия? — Гость качнул головой: — Наука не знает. К тому же, давайте вспомним, что все человеческие чувства и мысли — это волновые процессы. И нам не известно, в каких внешних планетарных энергетических полях они фиксируются. Может быть, люди просто способны иногда подключаться к общему полю, где, как на магнитофоне, полно старых записей, и они захватывают оттуда случайные, причем разные, обрывки информации.

— С какой стати эго стало бы приписывать их себе? — спросил Торнвил. — И защищать как свое родное?

— Законный вопрос. Хотите мое субъективное мнение? Увы, людям не дано будет в этом разобраться. Ответы лежат не в пределах нашего мира, а где-то еще. Мы ограничены, господа, с этим ничего нельзя поделать. А что касается вашего дантиста, поверьте мне, никакими гипнотическими приемами из него ничего не выжать. К тому же, сегодняшний эксперимент потребует как минимум двухнедельной восстановительной терапии.

— Еще хотелось бы вас спросить… — Блюм чуть замялся и гость поощряюще кивнул ему головой. — Странный такой, знаете ли, вопросик: нам с полковником показалось, что в минуты своего активного нам сопротивления лицо этого Вернера сильно меняется. До неузнаваемости, я бы сказал. Это эмоции… или что-то другое?

— Другое. Вы мало имели дело с душевнобольными или совсем не имели, правда?

— Да, к счастью, почти не приходилось.

— Ну вот. А любой практикующий в этой области врач скажет вам, что лица очень многих душевнобольных с развитием заболевания приобретают животный оттенок. Причем некоторые специалисты настаивают на существовании определенных закономерностей. Прогрессирующее слабоумие, например, часто формирует свиное выражение лица, в особенности если болезнь сочетается с активной работой пищеварительных органов. Человек, деградируя внутренне, оскотинивается и внешне. Поэтому физиономические изменения используются некоторыми врачами даже для диагностике психических заболеваний, на этапе, когда болезнь еще не объявила о себе отклонениями в поведении. Например, различного рода шизофрения доводит до крайнего обострения обычные присутствующие в каждом из нас свойства натуры: хитрость, скупость, подозрительность, ну и прочее. И здесь нередко проявляются поразительно сходственные черты больного с тем или иным животным — лисой, грызуном, гиеной. Кстати, отдельные талантливые артисты умеют физиономически изображать животных. Когда же их спрашивают, как они это делают, ответ раздается всегда один: «Я просто внутренне представил себе, что он — это я».

— Вживание в образ?

— Точнее, временное в него воплощение. А это значит, что артист хотя бы на мгновение целиком переносит себя в другое существо. Целиком, это главное.

— Другое существо… смещение психики… — Торнвилу показалось, что его патрон забормотал вслух бессвязные мысли, — к другому миру…

Блюм даже растрогался, когда Торнвил пригласил его прийти к ним в субботу на обед.

— Что ты все-таки решила приготовить, Николь?

— Сложное блюдо из четырех составляющих.

— То, что мы ели в ресторане?

— Нет, плов из утки. Его иногда готовила моя бабушка. Это алжирское блюдо, а бабушка жила в Алжире еще в те старые времена, когда французам там можно было находиться.

— Действительно из четырех составляющих?

— Да. Длинный белый рис, много моркови, сладкий репчатый лук. И, наконец, сама утка! Утка должна быть жирненькой и предварительно вариться в духовке до состояния, когда косточки станут совсем мягкими. Потом эта утка просто размешивается в сваренном с морковью и луком рисе. Посмотришь, французы тоже кое-что умеют. Перец будете добавлять по вкусу.

— И что это вы с Блюмом зациклились на четырех продуктах? Наверно неплохо добавить в утку и яблок?

— Лишние продукты рождают лишние мысли, милый. Купи, пожалуйста, хорошего красного вина, только не сухого, а полусухого. Ну и хорошей водки. Для Блюма, разумеется, — улыбчиво взглянув на него, добавила она.

За несколько минут до назначенного часа Стенли увидел патрона из окна. Тот вылез из своей машины на тротуар около дома и некоторое время деликатно топтался рядом с ней, не желая беспокоить хозяев раньше времени. Одет Блюм был празднично, как на свадьбу.

— Вы очень элегантны, сэр! — с порога объявила ему Николь. — И это, позвольте сказать, у вас от природы. Вы никогда не замечали, что топорные люди выглядят в красивой одежде немножко смешно при первом на них взгляде? Тонкие же натуры в таких ситуациях вызывают легкое чувство восхищения. Вы — именно этот случай.

— Какие приятные слова, мадам! — расплылся в улыбке гость. — Я все-таки думаю, мной не вполне заслуженные.

— На мнение Николь можно положиться, — поддержал Торнвил, приглашая его к столику с аперитивом, — восьмилетний срок в балетной школе отлично воспитывает вкус. А вкус театральный самый тонкий, патрон.

— О, мадам, я и не знал о такой чудесной детали в вашей биографии!

— Все это, к сожалению, в прошлом. Я покину вас на пятнадцать минут, чтобы не испортить обед. Он у меня очень сложный.

— Какая у нее славная улыбка, Стенли, — радостно проговорил Блюм, проводив Николь взглядом. — Ну славная, и все!

— Что будете пить?

Гость повел глазами…

— А знаете… водка! Ха, я, когда вижу водку, так ее уж и пью. В годы моей молодости, Стенли, она помогала от холода, помогала не заболеть, а иногда и кое-что забыть, да, на некоторое время… Знаете, какая интересная история произошла у русских всего неделю назад? Мне специально сообщили об этом из Белого дома сегодня утром те самые знакомые вам чиновники. Один их банкир и другой какой-то крупный бизнесмен покончили самоубийством. Тем самым известным нам с вами способом. В Белом доме сочли, что нам полезно об этом узнать. Спросили, что я об этом думаю.