Сонет триолетно-актавный
Нисходит милая прохлада,В саду не шелохнется лист,Простор за Волгой нежно-мглистНисходит милая прохлада
На задремавший сумрак сада,Где воздух сладостно-душист.
Нисходит милая прохлада,В саду не шелохнется лист.
В душе смиряется досада,И снова облик жизни чист,И вновь душа беспечно рада,Как будто соловьиный свист
Звучит в нерукотворном храме,Победное колебля знамя.
19 июля 1920
* * *
Обнаженный царь страны блаженной,Кроткий отрок, грозный властелин,Красотой сияя нерастленной,Над дремотной скукою равнин,
Над податливостью влажных глин,Над томленьем тусклой жизни пленнойОн вознесся в славе неизменной,Несравненный, дивный, он один.
Блещут яхонты, рубины, лалыВ диадеме на его кудрях,Два огня горят в его очах,
И уста его, как вишни, алы.У него в руках тяжелый мечИ в устах пленительная речь.
24 июля 1920
Ольга Чюмина
Умирающая художница
Памяти М. Башкирцевой
1Охвачена минутным забытьем,Покоилась она – белее лилийИ ландышей, что в комнате кругомСвой аромат чарующий струили...С ее лица та скорбная черта,Что говорит о муках затаенных,Сомнениях и о ночах бессонных,—Изгладилась, и бледные устаРаскрылися улыбкою счастливой,Как будто ей счастливый снился сон,И светлый ум, тревожный и пытливый,Сомненьями так часто удручен,—На все нашел ответ и разрешенье,И за борьбой пришло успокоенье...
2Вокруг нее – ее созданий ряд:Ряды картин, начатые творенья,Где с полотна на зрителя глядятЕе идей живые воплощенья.От мелких драм из жизни бедняков,Записанных и схваченных с натуры,Где все живет: и лица и фигурыИ говорит красноречивей слов,До чудных сцен евангельских преданийИль эпопеи Рима роковойИ Греции: весь цикл ее созданий —Все истиной проникнуто одной.«Святые жены», «Цезарь», «Навзикая»...Повсюду – мысль, везде – душа живая.
3И снится ей: опасность далекаИ снова грудь больная дышит смело.Работать! Жить! Ведь жизнь так коротка,Так коротка, а в ней так много дела!Ужели же не суждено облечьЕй в образы задуманное ею?Ужель оно погибнет вместе с нею?И ей восторг не суждено зажечьВ сердцах людей, чтоб, глядя на твореньяХудожницы, мог каждый оценить,Постигнуть мог душою их значеньеИ вместе с ней и мыслить, и любить?..Как? Умереть? Когда желаешь страстноТворить и жить, и жизнь сама прекрасна!
4Со стоном вдруг очнулася она!Как тяжело! Как ноет грудь больная!Сомненья нет: она осужденаИ близится минута роковая...Так все любить: природу и людей,Искусство, жизнь, и тишину, и грозы,И смех, и грусть, и радости, и слезы,Сиянье дня, безмолвие ночей —И – умереть!.. Кто плачет? Кто, рыдая,Склонился к ней? Не надо! До концаОна, ни в чем себе не изменяя,Увидит смерть с решимостью борца,И не «рабом лукавым и ленивым»Перед судом предстанет справедливым...
1889
Сонет
Певцы прекрасного, туман сомнений мрачныхДля вас не затемнил кастальских вод хрусталь.В струях поэзии холодных и прозрачныхНе скрыли вы заветную печаль.Для вас крушений нет и нет огней маячных,Утесы грозные пугают вас едва ль,И вы с доверчивой улыбкой новобрачныхГлядите пред собой в заманчивую даль.Картину знаю я: тюремный двор сырой...Он кажется еще мрачней и неприютнейВ холодном сумраке; вечернею поройПрисел в углу его певец беспечный с лютней,И там, где мрак и смерть и камень, и чугун,Он сыплет золото своих певучих струн.
Из крымских набросков
2.Notturno
Ночною тьмой оделись дали,И капли редкие дождя,Сухую почву бороздя,Почти бесшумно упадали,И Одалар с Медведь-горойКак бы закутались чадрой.Царила тишь волшебной сказки;Лишь теплый ветер, полный ласки,Разгоряченного лицаКасался нежно и несмело,А море, море без концаВо тьме незримое шумело,—И плеск дождя, и шум валов —Звучали песнею без слов.
Вячеслав Иванов
Золотые завесы
Di pensier in pensier,
di monte in monte
Mi guida Amor...
Petrarca
[6]I
Лучами стрел Эрот меня пронзил,Влача на казнь, как связня Севастьяна;И расточа горючий сноп колчана,С другим снопом примчаться угрозил.
Так вечный сон мой жребий отразилВ зеркальности нелживого обмана...И стал я весь одна живая рана;И каждый луч мне в сердце водрузил
Росток огня, и корнем врос тягучим,И я расцвел – золотоцвет мечей —Одним из солнц; и багрецом текучим
К ногам стекла волна моих ключей...Ты погребла в пурпурном море тело,И роза дня в струистой урне тлела.
II
Сон развернул огнеязычный свиток:Сплетясь, кружим – из ярых солнц одно —Я сам и та, чью жизнь с моей давноПлавильщик душ в единый сплавил слиток.
И мчась, лучим палящих сил избыток;И дальнее расторг Эрот звено,—И притяженной было сужденоЗвезде лететь в горнило страстных пыток.
Но вихрь огня тончайших струн венцомОна, в эфире тая, облачала,Венчала нас Сатурновым кольцом.
И страсть трех душ томилась и кричала, —И сопряженных так, лицо с лицом,Метель миров, свивая, разлучала.
III
Во сне предстал мне наг и смугл Эрот,Как знойного пловец Архипелага.С ночных кудрей текла на плечи влага;Вздымались перси; в пене бледный рот...
«Тебе слугой была моя отвага,Тебе, – шепнул он, – дар моих щедрот:В индийский я нырнул водоворот,Утешного тебе искатель блага».
И, сеткой препоясан, вынул онЖемчужину таинственного блеска.И в руку мне она скатилась веско...
И схвачен в вир, и бурей унесен,Как Паоло, с тобой, моя Франческа,Я свил свой вихрь. Кто свеял с веждмой сон?
IV
Таинственная светится рукаВ девических твоих и вещих грезах,Где птицы солнца на янтарных лозахПоют гроздий сок, примчась издалека,—
И тени белых конниц – облака —Томят лазурь в неразрешенных грозах,И пчелы полдня зыблются на розахТобой недоплетенного венка...
И в сонной мгле, что шепчет безглагольно,Единственная светится рукаИ держит сердце радостно и больно.
И ждет, и верит светлая тоска,И бьется сердце сладко-подневольно,Как сжатая теснинами река.
V
Ты в грезе сонной изъясняла мнеРечь мудрых птиц, что с пеньем отлетелиЗа гроздьем – в пищу нам, мы ж на постелиТоржественной их ждали в вещем сне.
Эфирных тел в божественной метелиТак мы скитались, вверя дух волнеБесплотных встреч, – и в легкой их странеНас сочетал Эрот, как мы хотели.
Зане единый предизбрали мыДля светлого свиданья миг разлуки:И в час урочный из священной тьмы
Соединились видящие рукиИ надо мной таинственно возникТвой тихий лик, твой осветленный лик.
VI
Та, в чьей руке златых запруд ключи,Чтоб размыкать волшебные Пактолы;Чей видел взор весны недольней долыИ древних солнц далекие лучи;
Чью розу гнут всех горних бурь Эолы,Чью лилию пронзают все мечи,—В мерцании Сивиллиной свечиДуш лицезрит сплетенья и расколы.
И мне вещала: «Сердце! рдяный сад,Где Тайная над белым покрываломЖивых цветов вздыхает теплый яд!..
Ты с даром к ней подходишь огнеалымИ шепчешь заговор: кто им заклят,Ужален тот любви цветущим жалом».
VII
Венчанная крестом лучистым лань,—Подобие тех солнечных оленей,Что в дебрях воззывал восторг молений,—Глядится так сквозь утреннюю ткань
В озерный сон, где заревая раньКупает жемчуг первых осветлений,—Как ты, глядясь в глаза моих томлений,Сбираешь умилений светлых дань,
Росу любви в кристаллы горних лилийИ сердцу шепчешь: «Угаси пожар!Довольно полдни жадный дол палили... »
И силой девственных и тихих чарМне весть поет твой взор золотокарийО тронах ангельских и новой твари.
VIII
Держа в руке свой пламенник опасный,Зачем, дрожа, ты крадешься. Психея, —Мой лик узнать? Запрет нарушить смея,Несешь в опочивальню свет напрасный?
Желаньем и сомнением болея,Почто не веришь сердца вести ясной,—Лампаде тусклой веришь? Бог прекрасный —Я пред тобой, и не похож на змея.
Но светлого единый миг супруга Ты видела...Отныне страстью жаднойПронзенная с неведомою силой,
Скитаться будешь по земле немилой,Перстами заградив елей лампадный,И близкого в разлуке клича друга.
IX