5
Рыскучий волхв, вор лютый, серый волк,Тебе во славу стих слагаю зимний!Голодный слышу вой. ГостеприимнейКо мне земля, людской добрее толк.
Ты ж ненавидим. Знает рабий долгХозяйский пес. Волшебней и взаимней,Дельфийский зверь, пророкам ПолигимнийТы свой, доколь их голос не умолк.
Близ мест, где челн души с безвестных взморийПричалил и судьбам я вверен был,Стоит на страже волчий вождь, Егорий.
Протяжно там твой полк, шаманя, выл;И с детства мне понятен зов унылыйБездомного огня в степи застылой.
6
Ночь новолунья. А мороз, лютейМедведицы, певцу надежд ответил,Что стуж ущерб он с Музой рано встретил,Беспечных легковернее детей.
Не сиротеет вера без вестей;Немолчным дух обетованьем светел,И в час ночной, чу, возглашает петелВесну, всех весен краше и святей.
Звук оный трубный, тот, что отворяетПоследние затворы зимних врат,Твой хриплый гимн, вождь утра, предваряет.
И, полночь пережившее утрат,Биеньем тайным сердце ускоряетЛюбимых на лицо земли возврат.
7
Как месячно и бело на дорогах,Что смертной тенью мерит мой двойник.Меж тем как сам я, тайный ученик,Дивясь, брожу в Изидиных чертогах.
И мнится, здешний, я лежу на дрогах,Уставя к небу мертвый, острый лик:И черных коней водит проводникПустынных гор в оснеженных отрогах.
И, движась рядом, поезд теневойПо белизне проходит снеговой;Не вычерчен из мрака лишь вожатый,
Как будто, сквозь него струясь, лунаЛучи слила с зарею розоватой,И правит путь Пресветлая Жена.
8
Худую кровлю треплет ветр, и гулокЖелеза лязг и стон из полутьмы.Пустырь окрест под пеленой зимы,И кладбище сугробов – переулок.
Час неурочный полночь для прогулокПо городу, где, мнится, дух чумыПрошел, и жизнь пустой своей тюрьмыВ потайный схоронилась закоулок.
До хижины я ноги доволок,Сквозь утлые чьи стены дует вьюга,Но где укрыт от стужи уголок.
Тепло в черте магического круга;На очаге клокочет котелок,И светит Агни, как улыбка друга.
9
Твое именованье – Сиротство,Зима, Зима! Твой скорбный строй – унылость.Удел – богов глухонемых немилость.Твой лик – с устами сжатыми вдовство.
Там, в вышних ночи, славы торжество,Превыспренних бесплотных легкокрылость.Безвестье тут, беспамятство, застылость,А в недрах – Солнца, Солнца рождество!
Меж пальцев алавастровых лампадаПсихеи зябкой теплится едва.Алмазами играет синева.
Грозя, висит хрустальная громада.Под кров спасайся, где трещат дрова,Жизнь темная, от звездных копий хлада!
10
Бездомных, боже, приюти! НораПотребна земнородным и берлогаГлубокая. В тепло глухого логаИ зверя гонит зимняя пора.
Не гордых сил привольная игра —За огонек востепленный тревогаВ себе и в милом ближнем – столь убогаЖизнь и любовь. Но все душа бодра.
Согрето тело пламенем крылатым,Руном одето мягким и косматым,В зверином лике весел человек, —
Скользит на лыжах, правит бег олений.Кто искру высек, – сам себя рассекНа плоть и дух – два мира вожделений.
11
Далече ухнет в поле ветр ночнойИ теплым вихрем, буйный, налетает:Не с островов ли гость, где обитаетНа запад солнца взятых сонм родной?
Довременной бушует он весной,Острог зимы в его дыханье тает.И сторожким копытом конь пытаетНа тонкой переправе лед речной.
Февральские плывут в созвездьяхРыбы, Могильные лучом пронзают глыбы,Волнуют притяженьем область душ.
Закон их своенравен, свычай шалый:Вчера все стыло в злобе лютых стуж, —Синеет в пятнах дол наутро талый.
12
То жизнь – иль сон предутренний, когдаСвежеет воздух, остужая ложе,Озноб крылатый крадется по кожеИ строит сновиденье царство льда?
Обманчива явлений череда:Где морок, где существенность, о боже?И явь и греза – не одно ль и то же?Ты – бытие; но нет к тебе следа.
Любовь – не призрак лживый: верю, чаю!..Но и в мечтанье сонном я люблю,Дрожу за милых, стражду, жду, встречаю...
В ночь зимнюю пасхальный звон ловлю,Стучусь в гроба и мертвых тороплю,Пока себя в гробу не примечаю.
Декабрь 1919 – февраль 1920
Римские сонеты
1
Вновь, арок древних верный пилигрим,В мой поздний час вечерним «Аvе, Rоmа»[9]Приветствую, как свод родного дома,Тебя, скитаний пристань, вечный Рим.
Мы Трою предков пламени дарим;Дробятся оси колесниц меж громаИ фурий мирового ипподрома:Ты, царь путей, глядишь, как мы горим.
И ты пылал и восставал из пепла,И памятливая голубизнаТвоих небес глубоких не ослепла.
И помнит в ласке золотого сна,Твой вратарь кипарис, как Троя крепла,Когда лежала Троя сожжена.
2
Держа коней строптивых под уздцы,Могучи пылом солнечной отвагиИ наготою олимпийской наги,Вперед ступили братья-близнецы.
Соратники квиритов и гонцыС полей победы, у Ютурнской влаги,Неузнаны, явились (помнят саги)На стогнах Рима боги-пришлецы.
И в нем остались до скончины мира.И юношей огромных два кумираНе сдвинулись тысячелетья с мест.
И там стоят, где стали изначала, —Шести холмам, синеющим окрест,Светить звездой с вершины Квиринала.
3
Пел Пиндар, лебедь: «Нет под солнцем благаВоды милей». Бежит по жилам Рима,Склоненьем акведуков с гор гонима,Издревле родников счастливых влага.
То плещет звонко в кладезь саркофага;То бьет в лазурь столбом и вдаль, дробима,Прохладу зыблет; то, неукротима,Потоки рушит с мраморного прага.
Ее журчаньем узкий переулокВолшебно оживлен, и хороводыОкрест ее ведут морские боги:
Резец собрал их. Сонные чертогиПустынно внемлют, как играют водыИ сладостно во мгле их голос гулок.
4
Окаменев под чарами журчаньяБегущих струй за полные края,Лежит полузатоплена ладья;К ней девушек с цветами шлет Кампанья.
И лестница, переступая зданья,Широкий путь узорами двоя,Несет в лазурь двух башен острияИ обелиск над площадью ди Спанья.
Люблю домов оранжевый загарИ людные меж старых стен теснины,И шорох пальм на ней в полдневный жар;
А ночью темной вздохи каватиныИ под аккорды бархатных гитарБродячей стрекотанье мандолины.
5
Двустворку на хвостах клубок дельфинийРазверстой вынес; в ней растет Тритон,Трубит в улиту; но не зычный тон —Струя лучом пронзает воздух синий.
Средь зноя плит, зовущих облак пиний,Как зелен мха на демоне хитон!С природой схож резца старинный сонСтихийною причудливостью линий.
Бернини, – снова наш, твоей игройЯ веселюсь, от Четырех фонтановБредя на Пинчьо памятной горой,
Где в келью Гоголя входил Иванов,Где Пиранези огненной иглойПел Рима грусть и зодчество Титанов.
6
Через плечо слагая черепах,Горбатых пленниц, на мель плоской вазы,Где брызжутся на воле водолазы,Забыв, неповоротливые, страх,
Танцуют отроки на головахКурносых чудищ. Дивны их проказы:Под их пятой уроды пучеглазыИз круглой пасти прыщут водный прах.
Их четверо резвятся на дельфинах.На бронзовых то голенях, то спинахЛоснится дня зелено-зыбкий смех.
И в этой неге лени и приволийТвоих ловлю я праздничных утех,Твоих, Лоренцо, эхо меланхолий.
7
Спит водоем осенний, окропленБагрянцем нищим царственных отрепий.Средь мхов и скал муж со змеей, Асклепий,Под аркою глядит на красный клен.
И синий свод, как бронзой, окаймленУбранством сумрачных великолепийЛиствы, на коей не коснели цепиМертвящих стуж, ни снежных блеск пелен.
Взирают так с улыбкою печальнойБлаженные на нас, как на платанУвядший солнце. Плещет звон хрустальный:
Струя к лучу стремит зыбучий стан.И в глади опрокинуты зеркальнойАсклепий, клен, и небо, и фонтан.
8
Весть мощных вод и в веянье прохладыПослышится, и в их растущем реве.Иди на гул: раздвинутся громады,Сверкнет царица водометов, Треви.
Сребром с палат посыплются каскады;Морские кони прянут в светлом гневе;Из скал богини выйдут, гостье рады,И сам Нептун навтречу Влаге-Деве.
О, сколько раз, беглец невольный Рима,С молитвой о возврате в час потребныйЯ за плечо бросал в тебя монеты!
Свершались договорные обеты:Счастливого, как днесь, фонтан волшебный,Ты возвращал святыням пилигрима.
9