Дмитрий Бабкин
Афганистон
Когда этюд, который я Вам пошлю, высохнет окончательно и полностью, включая самые пастозные места, что произойдёт не раньше, чем через год, будет неплохо, если Вы покроете его густым слоем лака. Однако предварительно полотно следует обильно и неоднократно промыть водою, чтобы полностью удалить масло. Этюд написан большим количеством прусской синей, краски, о которой говорится столько дурного и которой, тем не менее, часто пользовался Делакруа.
Винсент Ван Гог (Из письма Альберу Орье)
Вступление: Wiesbaden, 1989 г
На склоне горы, под кронами сосен блестел куполами на солнце Храм Христа Спасителя. Улица, извиваясь, поднималась в гору, и он шел вперед, стараясь не выпускать Храм из виду. Он давно уже хотел один подняться туда. И вот, наконец, утром, избавившись от сопровождающих, отправился вверх. Несмотря на довольно крутой и длительный подъем идти было легко. Свежий ветерок приятно обдувал лицо.
Справа, на повороте, осталась вилла Александра II, дома отступали, и скоро дорога втекла в лес. Был полдень рабочего дня и ни автомобили, ни прохожие, на счастье, не помешали возникшему странному, мистическому ощущению на подходе к Храму.
Справа от парковки, если пройти немного по аллее между соснами находится старое русское кладбище. Он свернул сначала к нему, но ворота оказались закрыты. Внутри никого живых не было.
Теперь, от паркинга немного влево выходишь к Храму — купола не видны за кронами сосен. Вокруг люди. Открыто. У входа человек — берет плату — 2 марки. Он заговаривает с привратником по-русски, и тот пропускает бесплатно. Две пожилые американки, фигуры довольно типичные для любой европейской достопримечательности, рассматривают расписанные стены, иконы… Внутри не так много места — подарок императора, сильно уменьшенная копия того, что было разрушено в Москве. Взгляд сам уходит под купола — кажется и воздух внутри уплывает ввысь. Американки, помяукав в тишине, вскорости пропали. Когда и он думал уже уходить привратник сам завел разговор. Дубин набрался смелости и спросил, как пройти на кладбище. Хотелось побродить там, продлить то состояние души, которое он здесь обрел.
После минутного раздумья:
— Вот ключ. Только закройся изнутри, никого не пускай — эти люди тут…
Дубин почувствовал гордость за то, что он русский, крайне редкое чувство за границей — чаще чувствуешь себя советским, у которых собственная гордость осталась где-то в истории. Но тут же он устыдился неуместности своего чувства — граница между гордостью и гордыней порой так зыбка…
— Позже здесь будет женщина, немка, отдашь ключ ей.
Поблагодарив привратника за разрешение, и пуще за доверие, он отправился к ограде. От ворот, хотя не ворот, а скорее калитки, широкая центральная аллея поднималась ступеньками вверх и расходилась ручейками узких дорожек вдоль могил. Сразу бросалась в глаза усыпальница графини Воронцовой-Дашковой с крупной пьеттой, писанной на золоте. Он свернул на одну из дорожек, не выбирая, и дойдя до края, обошел погост по периметру. Кладбище оказалось невелико. За последней могилой вдоль ограды росли клены и под ними скрывались одинокие каменные кресты без имен и дат, как бы забытые, но именно их вид дал ощущение какой-то окончательной гармонии. Земли и космоса, жизни и смерти, духа и плоти. Необъяснимое чувство. Необъяснимое. Забытое. Но, уже бывшее. Однажды в детстве; и тогда, лет шесть назад, октябрьским вечером. Да, кажется, было и тогда. Внезапно, необъяснимо появившееся из чёрного афганского неба, из Млечного Пути, пролегавшего по небу дорогой, чувство, давшее на мгновение непостижимое знание, и ушедшее…
Тогда оно оставило надежду. А что сейчас? Может это напоминание? Может, стоит уходящие воспоминания всё-таки попробовать вылить на бумагу, как хотел уже, но не взялся. Не особо много их уже и осталось, воспоминаний этих, так куски, обрывки, эпизоды…
Голоса за воротами заставили очнуться. Пора. Пора возвращаться. Минуло более двух часов и уже смеркалось. Какие-то немцы дёргали за ручку калитки, пытаясь войти на кладбище. Он поспешил к ним предупредить, что входить посторонним нельзя, но они пропали и сами. Побродив еще немного, Дубин закрыл замок снаружи, и вернулся к церкви, где отдал ключ женщине. Спускаться в город он решил по другой дороге, скорее лесной тропинке, которая вывела его к большому железному Кресту — памятнику солдатам, погибшим в Первую Мировую. Внизу открывался великолепный вид на Висбаден в лучах заходящего солнца.
На Кресте была какая-то надпись, в темноте, по-немецки не разобрать.
Про Бога, явно.
Крест под соснами казался заброшенным. Но заброшен он был по-немецки — за ним ненавязчиво ухаживали.
Где тот Крест в России. Погибшим. В Первой Мировой.
Надо. Наверное, надо написать хоть что-то и о той войне. О погибших, умерших, живых, про других, про себя. Чтоб не забыть, себя не потерять.
Пора в город, совсем замечтался.
Попробую?
Эпизод двадцать четвёртый: Надежда
После вечернего развода, где ротный огласил расклад завтрашнего выезда на сопровождение колонны, выдалась редкая в последнее время свободная минута. Дубин на этот раз оказался в пешей группе, что снимало с него обязанность проверки машины и ее вооружения. И он просто слонялся по расположению, радуясь тёплому вечеру и ничегонеделанию. Осень была на исходе. На чистом небе, в наступающих сумерках медленно проявлялись звезды. Где-то вдалеке поднялась беспорядочная пальба, которая, впрочем, к нам не имела никакого отношения: разбирались между собой какие-то афганские «бандформирования». Таким образом, действительность напоминала о себе, и Дубин вернулся к ней — душу смутили раздражение и желание перемен.
— Боже, как всё надоело. Я больше не могу здесь находиться. Мне нужен отдых, хотя бы на пару недель, иначе я сойду с ума.
Дубин сидел невдалеке от казармы уже в полной темноте с этими мрачными мыслями.
С весны, с последнего пополнения батальон сильно поредел. Убитые, раненные, больные, кто-то, так или иначе, осел в бригаде…
Серёга… Серёга!!! Остался на перевале с перебитым позвоночником. Самый лучший человек.
Рота потеряла около трети состава, батальон же сократился почти вдвое. Внутреннее напряжение возросло. Дембеля, вынужденные каждые два-три дня ходить в наряды и караул срывали свою злость на всех остальных. Дубина достали сержанты второго взвода. Последний инцидент в карауле случился вчера, когда ночью, он сам, не желая того, отрубился на посту. Это бывает: стоишь, даже ходишь — и спишь, тем более отстоять два срока подряд не всякая человека сможет. Поэтому он слишком поздно заметил приближающийся развод и не исполнил всю необходимую процедуру: стой, пропуск, кто идет, разводящий ко мне и т. д., точнее не успел пропеть эту арию вообще. Разводящим был как раз зам. начальника караула старший сержант Билык из второго взвода. Сдерживая бешенство, он пообещал разобраться с Дубиным в караулке.
Разбор проходил в спальном помещении. Под одобрительные возгласы других дедов, возлежавших на топчанах, Билык начал отдавать команды, принятые по таким случаям: отжаться, грудь к осмотру, на колыбаху, и т. п. Дубин, отступив к стене, никак не реагировал, стоял и молча смотрел в глаза сержанту.
— Совсем оборзел! Что — дембелем стал? Команду не слышишь? Сейчас уши тебе прочистят, — летел с топчанов вялый базар.
Билык подступил ближе, с кулаками, но, как-то неуверенно… И, хотя Дубин не отвечал на удары, ему удалось вполне успешно обороняться. Силы были примерно равны, а от остальных, кроме моральной, никакой другой поддержки Билык не получил. Это продолжалось уже минут десять, и, наконец, надоело всем. Была ночь, хотелось спать, да и скоро смена. Тем более все знали, что Дубин отстоял на посту два срока. Второй, за еще одного деда из второго взвода — Ивашко. Он то, в конце концов, и прекратил представление. Рядовой Ивашко обладал не меньшим, если не большим авторитетом, чем старший сержант Билык, и его окрика оказалось достаточно, чтобы всё успокоить. Билык, пообещав продолжить утром, полез на топчан спать.
Но после завтрака попытка продолжить экзекуцию не удалась вовсе. Они остались вдвоём в караульном помещении, и, не чувствуя дополнительного давления, Дубин и вовсе отказался подчиняться сержанту. А на попытку избиения оказал уже более активное сопротивление, вырвался на улицу и поспешил на КПП. Там дежурил Хрунов — старшина роты. До того как им стать, он был зам. ком. третьего взвода. На новой должности он продолжал отстаивать интересы взвода. Еще ранее он предупреждал остальных старослужащих роты, чтобы они не трогали его бывших людей. И когда Дубин в ожесточении доложил ему о Билыке, развязка наступила скорая, и судя по следам на лице сержанта довольно жестокая.
![Электронная Библиотека [Русские Книги] 📚 Читать На КулЛиб](https://cdn.coollib.biz/s20/2/7/1/9/2/9/271929.jpg)