заграничные счета, вычислили, через кого он передавал помощь краснозоривцам. Миллион, нет, десятки миллионов! Прямо у нас под носом! — возмущенный выкрики прервал судорожный кашель, и я вздрогнул, затем перевел взгляд на императора.
Он всегда носил мундир и очень редко выбирал обычный костюм для выхода в свет. Эдакая дань прошлому, за которое многие политики и бизнесмены в нашей стране судорожно цеплялись. Но сегодня император сменил привычный военный образ на пиджак, брюки, белую рубашку и жилет. Чтобы сильно не выделятся.
— Отчеты уже переслали тебе на почту, — император убрал окровавленный платок в задний карман и, наконец, повернулся ко мне лицом.
Когда он так постарел? Казался мне моложе, когда мы встретились на Васильевском. Откуда столь изнеможенный вид и глубокие морщи по всему лбу? Темные круги под глазами, явственная желтушность кожи, которая теперь напоминала старый пергамент. Ни привычных бакенбард, ни насыщенного блеска в темных волосах. Лишь усталость, строгость и какая-то затаенная обреченность в сером взоре.
— Зачем ты приехал?
Впервые за весь наш разговор я подал голос и услышал в ответ рваный вздох.
— Император не имеет права навещать храбрых подданных в госпитале? — кажется, в интонации просквозила ирония.
— Императору следует помнить, что любой выход облегчает врагам работу по его истреблению.
Короткий смешок вырвался из груди отца, затем он снова превратился в невозмутимую статую.
— Меня греет мысль, что ты все же беспокоишься о моей безопасности больше, чем показываешь. Пусть это всего лишь забота о благополучии страны, которая рухнет в смуту после резкой кончины императора.
— Алексей вполне готов взять бразды правления в свои руки.
— Считаешь?
Нет. Корона Российской империи сделает моего брата таким же несчастным, как ты. Но кого волновали чувства государя, правда? Людям хотелось, чтобы он исполнял их мечты. И я хотел. Когда-то в прошлом.
Потому что все мы чертовы эгоисты.
— Давайте оставим философские беседы на потом, ваше императорское величество, — я устало потер переносицу.
Болтовня со Славой, взгляды медсестрички и повышенное внимание к моей персоны изрядно вымотали. Нервы, словно рваные канаты, трепал холодный ветерок нашего с отцом молчаливого противостояния. Обычно мы ограничивались парой фривольных фраз наедине, затем официальными и пафосными изречениями на людях.
Но сегодня все пошло шиворот-навыворот. Крепкая скорлупа предубеждений треснула, и показалось уязвимое ядро наших чувств, оттого все настолько усложнилось. Даже простая беседа тет-а-тет.
— Потом, — отец развернулся на каблуках и горько усмехнулся. — Боюсь, что «потом» будет поздно.
— Я рассчитаю обижаться еще полвека. Погоди умирать, — взгляд метнулся от стены к нему.
С языка едва не слетело коварное «папа». Сколько лет я давил дурную привычку, но все без толку. Она, словно клещ, вцепилась намертво. Вылезала только в острый момент, когда я находился у берегов бушующего океана эмоций и рисковал в нем сгинуть безвозвратно.
Отец слабо улыбнулся. Вновь показал чуть больше, чем обычно и окончательно сбил меня с толку. Подобное проявление родственной привязанности, когда за дверью куча лишних свидетелей, ему совсем не свойственны.
Предчувствие царапнуло сердце, и каждый глоток воздуха приносил болезненный спазм в груди.
— Скажи, сколько осталось? — тихо спросил я, стиснув пальцами больничную простынь.
— Мало, Влад. Слишком мало, чтобы я успел все исправить. Я чувствую смрадное дыхание Смерти. Она все ближе, стоит неподалеку и ждет нужного часа, — отец склонил голову и понизил голос чуть ли не до шепота: — Сделай мне одолжение.
Я затаил дыхание и проглотил ком.
— Какое?
— Проживи счастливую жизнь без царских регалий и давления. Именно этого хотела твоя мать. И то же самое желаю я.
Моргнув, я ощутил влагу на глаза. Она быстро высохла, а император уже выпрямился во весь рост, вернул себе прежнее невозмутимое выражение лица и заговорил чужим голосом. Сухим и официальным, как будто мы снова оказались в стенах дворца.
— Надеюсь, генерал-майор, после выздоровления вы займетесь своими задачами. Ваш подвиг во время недавнего нападения высоко оценен мной, однако враги не дремлют и готовы напасть в любой момент. Будьте начеку.
— Конечно, — я заторможено кивнул, — то есть, да, ваше императорское величество.
Император вышел, а я в растерянности уставился на закрывшуюся дверь.
Глава 43. Влад
— Постельный режим, Влад.
— Я понял тебя.
— Это значит, что ты лежишь и ничего не делаешь! Совсем. Вообще!
Я покосился на чертенка, который шустро выписывал мне рецепт и закатил глаза, пока Слава распинался насчет рекомендаций по здоровью. Ничего сверхъестественного. Нормально питаться, больше отдыхать, гулять на свежем воздухе и не нервничать.
С моей-то работой? Раз плюнуть.
Симпатичной медсестрички на сей раз я не увидел, вместо все тот же чертик в белом халате протянул мне листочек и забавно шевельнул пяточком. Хвост с кисточкой махнул на прощание, когда я тяжело поднялся со стула. Желание покинуть это место гнало в спину, а вот ослабший организм работал на износ. Ноги еле шли, руки словно налились свинцом и не двигались.
Мне бы послушать отца и Славу: отваляться денек или два. Но на носу большой бал в императорском дворце, а по улицам шарахались краснозоревцы. Арест Архипа Арсеньевича и других косвенно причастных к терактам лиц наверняка взбудоражил их улей.
Среди них известные деятели культуры, военные, журналисты, общественники, бизнесмены, политики. Капиталы в «Красную зарю» лили со всего мира, людей внутри организации натаскивали, как собак. Но хуже всего то, что среди них полно магов с даром хаоса.
Обученных, опасных, безжалостных. Таких, как Максим или тот огневик, погибший на Васильевском острове. Или некромант, с легкостью удерживающий нескольких Призванных довольно высокого уровня. Музыкант с флейтой и куклой, который напал на Алексея у Храма Воскресения Христова на Крови.
Десятки, сотни, тысячи людей по всей стране, в чьих жилах текла проклятая кровь. Одаренные и загнанные в угол, они шагнули под знамя императрицы Марии, пообещавшей им… Что? Свободу? Счастье?
Я не верил в светлые мотивы ее императорского величества. Уж больно грязными методами она шла к трону и оставляла позади себя горы трупов с реками крови. Люди подобного рода не гнушались никакими методами, пользуясь отчаянным положением человека.
Многие добровольно становились призванными ради близких, потому что не желали отпускать любимого или дорогого сердцу родственника. Разделяли свою душу с мертвыми, затем окончательно растворялись во мраке хаоса, превращались в безжалостные машины для убийств. Еще в Урюпинске я помнил, как сложно вернуть кого-то из этой ямы.
Кристина