стены с урнами, затем поворот налево. Еще три метра по первой дорожке мимо могилы Аксиньи Иванеску — балерины, покончившей с собой из-за несчастной любви. Каждый раз, когда какой-то мужчина проходил мимо, она восставала полупрозрачным облаком и тянула к нему руки.
Вот и сейчас тоже попыталась дотронуться до меня ледяными пальцами. Еле увернулся, старательно двигаясь вдоль дорожки.
Здесь повсюду висели амулет, а заговоренная брусчатка не позволяла призракам, упырям и прочей недобросовестной нечисти разгуливать по кладбищу в поисках случайной жертвы. Еще она защищала людей от чудовищ Пустоты, что иногда пробирались сквозь истончившиеся границы в мир живых.
Бывало, конечно, что какой-нибудь пьяный бомж или дурак забывался и сходил с тропы. Потом либо хладный труп находили в глубине леса, либо живого на ступеньках закрытой богадельни. Правда, без проблеска разума, поскольку душу высасывали до капли. И никакая лекарская сила не могла вернуть ушедшего за грань человека.
— Ой, — пискнула Катя, когда Аксинья с шипением бросилась на нее.
На обледенелой дорожке ее ноги, обутые в сапожки на каблуке, опасно заскользили. Она неловко взмахнула руками, вырвав меня из мрачных дум, после чего вскрикнула под глумливый хохот белобрысой балерины.
— Прекрати, пока святой водой не окропил! — рявкнул я на надувшую розовые губки Аксинью.
— Жалкий подлец! — пафосно взвизгнула та и взмахнула пышной юбкой, отделанной рюшами по краю.
Невесомый шифон высоко приподнялся, демонстрируя изящные щиколотки в чулках. Малиновые губы сжались, но таинственный блеск и коварная полуулыбка намекнули, что Аксинья намеренно устроила это представление. И голову склонила так, чтобы уродливые борозды на, оставшиеся от веревки, были незаметны.
Я закатил глаза. Серьезно? Умерла еще при царствовании Николая II, а вела себя так, словно находилась посреди гостиной собственного дома. Впрочем, ничего странного. Многие призраки не до конца осознавали окончание своей жизни или никак не желали уходить, потому задерживались на земле долгие годы.
— Кажется, я ей не понравилась, — хмыкнула Катя, которую я поймал за локоть и прижал к себе.
— Поразительно, — пробормотал под нос. — А ведь у вас много общего: страсть к балету, любовная дурь в голове…
— Это не дурь.
— Тебе сколько лет, Катя? Двадцать два или двадцать три, верно? Мне скоро исполнится тридцать пять лет. Я старше, злее. Много работаю, обладаю нулевой терпимостью и совершенно не подхожу таким романтичным, одухотворенным девочкам, как ты.
Катя моргнула, затем выпустила изо рта облачко пара.
Краем глаза я увидел, как в нескольких метрах от нас остановился один из полицейских. Он кивнул мне, незаметно отдал честь и поспешил подальше, чтобы не мешать разговору. Еще троих по периметру я заметил, когда мы пересекли ворота. Несколько человек из корпуса старательно изображали обычных граждан, которые приехали на могилы родных поздним вечером.
Сумрак уже сгустился мрачной вуалью над пустующим зданием богадельни, где то и дело мелькали желтоватые огоньки. Бомжи сюда без надобности не совались по ночам, только незнакомые с местностью, а вот пустодомка или какой призрак из бывших пациентов — вполне.
Сделав себе зарок расспросить местную нечисть о подозрительных гостях кладбища, я увлекся и пропустил мимо ушей слова Кати.
— Что?
Я остановился точно у припорошенной снегом ограды и рассеянно дернул обледенелую щеколду. Пальцы сразу защипало от боли: хватить заговоренное железо без перчаток все-таки не стоило.
— С чего ты взял, что интересуешь меня как мужчина?
Ух. Припечатала так припечатала. Прямо с ходу дала в лоб и не поморщилась. Оглянувшись на хмурую Катю, я невольно усмехнулся.
— Конечно, — легко согласился я и толкнул скрипнувшую калитку. — Ты права.
И правда, с чего бы? Мало ли по каким причинам Катя таскалась за мной. Следила или вынюхивала что-то. Она же из сочувствующих «Красной заре». Для шпионки слишком простодушна и прямолинейна, но таких часто вербовали в организации подобного рода.
Катя фыркнула. Обиженно, точно ребенок. Потом поежилась, поморщилась и обхватила себя руками, как бы пытаясь согреться. Укол вины заставил сцепить зубы и отвернуться к гранитному памятнику, с которого на меня осуждающе смотрела мама.
Бред, конечно. Она умерла слишком рано, чтобы я запомнил ее нормально. А до моего отъезда во дворец и убийственной миссии в Пустоте постоянно пропадала на работе. Защита императора отнимала все силы.
— Ящинская Злата Сергеевна, — прочитала Катя, когда счистил налипший снег. Знакомые черты проступили сквозь изморозь.
Надо сказать, Алексей много денег вложил в обновление ее памятника, и снимок подобрали отличный. На нем маме было лет двадцать. Фотография с выпуска из Александровского военного училища: парадная форма, темные волосы заколоты и спрятаны под фуражку. Едва заметная улыбка проступала на серьезном с виду лице, а в глазах лучилось небывалое счастье.
Мне говорили, что мама гордилась службой. И защищать родину для нее стало делом чести.
— Кто это? — услышал я несмелый вопрос, хотя Катя наверняка уже догадалась.
Проглотив ком, я облизнул пересохшие губы.
— Моя мать.
Глава 44. Влад
Я прочистил горло, затем присел на корточки. Сквозь белую насыпь проступали чернеющие ветви низкорослой сирени и пожухлая прошлогодняя трава.
Не знаю, кто посадил этот куст на ее могиле, но по весне он всегда пышил фиолетовым цветом и разносил по кладбищу необычайно тонкий аромат. Очень похожий на тот, что я иногда слышал из далекого прошлого. Он никогда не вылезал за пределы мраморных бортиков и рос строго по центру, что довольно странно для растения.
— Красивая, — Катя присела рядом. — Правда, ты на нее совсем не похож.
— Знаю.
— Стоило принести цветы.
— Она любила только сирень, — сорвалось с губ, прежде чем я осознал сказанное.
Глаза распахнулись, шок прокатился по телу мелкой дрожью. Внезапная догадка пришла быстрее, чем я успел ее толком осмыслить.
И аромат, и фразу про сирень я слышал только от одного человека. Императрицы Анастасии, которая привозила меня и Алексея в Царское село, чтобы по традиции пробудить сирень. Как это делали ее родители. Когда мой брат приказал переустановить памятник, куст бережно откопали, затем вновь посадили на то же место.
Почему я не вспоминал об этом раньше?
— Такая молодая, — в голосе Кати просквозило сожаление. Она подняла шарф и уткнулась в него носом, чтобы немного согреться.
— Восстания в девяностые, — без пояснений ответил на невысказанный вопрос. — Мама открыла портал в Пустоту, чтобы вызвать демона.