Читать интересную книгу Третий рейх. Зарождение империи. 1920–1933 - Ричард Эванс

Такое массированное, жестокое и смертоносное наступление на нацистских оппонентов формально было санкционировано декретом о пожаре рейхстага, который тем не менее основывался на том, что коммунисты пытались осуществить революционное восстание, и ничего не упоминал о социал-демократах. Идея о том, что социал-демократы симпатизировали или поддерживали коммунистические приготовления к восстанию, была еще более абсурдной, чем утверждение, что коммунисты действительно его планировали. Вместе с тем средний класс Германии, казалось, согласился с тем, что режим имел основания для жестокого подавления марксизма любых видов. Годы драк, столкновений и убийств на улицах приучили людей к политическому насилию и притупили их чувства. Те, кто имел сомнения, не могли не заметить, что полиция и ее помощники из нацистских штурмовиков делали с противниками нацистов в эти недели. Многие из них, вероятно, остановились подумать, прежде чем выражать свою тревогу. Все, кто был обеспокоен масштабом беспорядков, вполне могли удовлетвориться тем, что 10 марта 1933 г. Гитлер выступил с публичным порицанием нападений на иностранцев, которые он относил на счет коммунистических шпионов в рядах CA, и призвал штурмовиков прекратить «агрессию против отдельных лиц, ограничения для проезда автомобилей и помехи для бизнеса».

Тем не менее Гитлер продолжал говорить коричневым рубашкам, что они «никогда не должны позволять себе отвлечься ни на секунду от своего предназначения, которое состоит в уничтожении марксизма». «Национальное восстание будет продолжаться методически и под контролем сверху», — говорил он, — и, только «когда эти приказы встретят сопротивление», следует начать действовать, чтобы гарантировать, что «это сопротивление будет немедленно и полностью сломлено». Последнего замечания, разумеется, было достаточно, чтобы не ослаблять насилие, а, наоборот, чтобы увеличивать его и дальше[835]. Когда один из лидеров националистов 10 марта обратился к Гитлеру с протестом по поводу нарушения правопорядка, после чего 19 марта последовал телефонный звонок Папена, высказавшего те же претензии, Гитлер гневно обвинил их в попытке «остановить националистическую революцию». «Ноябрьские преступники» 1918 г. и те, кто пытался запретить нацистскую партию в годы Веймарской республики, были намного хуже, сказал он. Прославляя «феноменальную дисциплину» штурмовиков, он в то же время критиковал «слабость и трусость нашего буржуазного мира, который надевал лайковые перчатки, вместо того чтобы действовать железным кулаком» и предупреждал, что никому не позволит помешать ему «полностью ликвидировать марксизм»[836].

Германия находилась на пути превращения в диктатуру еще до декрета о пожаре рейхстага и выборов 5 марта 1933 г. Однако эти два события, несомненно, ускорили этот переход и обеспечили ему видимость, как бы банально это ни звучало, законности и политической легитимности. После своей победы на выборах 7 марта Гитлер сообщил правительству, что будет изыскивать новые юридические возможности в виде дополнения к конституции, которые позволят кабинету обходить рейхстаг и президента и издавать собственные законы. Такие меры имели место в чрезвычайном законодательстве при Веймарской республике. Тем не менее очевидно, что на этот раз они бы распространялись гораздо дальше, чем раньше. Гитлер давно мечтал устроить это[837]. Такой акт о чрезвычайных полномочиях поставил бы крест на ненавистной демократии Веймарской республики и позволил бы завершить работу, которую нацисты начали 30 января 1933 г., за счет создания «правительства националистической концентрации». Вскоре Геббельс и другие лидеры нацистов переименовали его в «правительство националистического восстания». В начале марта стали говорить просто о «националистической революции», подчеркивая тот факт, что дело касалось далеко не только действий одного правительства. А вскоре она превратилась в «национал-социалистическую революцию», что окончательно обрекло ненацистских партнеров Гитлера по коалиции на политическое забвение[838].

Крушение демократии

I

Революционная риторика и необузданное насилие на улицах были не совсем тем, чего ждали Папен и другие союзники Гитлера в правительстве, когда они соглашались на назначение Гитлера рейхсканцлером два месяца назад, при всем их одобрении жесткого полицейского преследования левых. Они скорее ожидали, что введение нацистов в правительство положит этому конец. Для обеспокоенных консерваторов и традиционалистов, включая рейхспрезидента Гинденбурга, который в конечном счете все еще имел по крайней мере формальную власть отстранить Гитлера и заменить его другим человеком, нацисты устроили обнадеживающую церемонию с целью отметить начало работы нового избранного рейхстага. Учитывая недоступность разрушенного здания рейхстага, церемонию следовало провести в другом месте. Гитлер и его консервативные союзники согласились организовать ее в гарнизонной церкви в Потсдаме, символическом центре прусской монархии, 21 марта 1933 г., в день годовщины первого собрания рейхстага после объявления Бисмарком Второго рейха. Церемония, тщательно продуманная до последней мелочи Геббельсом, стала пропагандистской демонстрацией единства старого рейха и нового. Гинденбург стоял рядом с пустующим троном кайзера, одетый в униформу прусского фельдмаршала, принимая почести от одетого в сюртук Гитлера, который поклонился и пожал ему руку. Рейхсканцлер произнес речь, примечательную своей продуманной сдержанностью, в которой прославлял Гинденбурга и его историческую роль в передаче судьбы Германии новому поколению. На могилы прусских королей были возложены венки, а потом в честь Гинденбурга был организован массовый парад военизированных отрядов и армии. Этот ритуал был более важен представленными в нем образами, чем с точки зрения произносимых речей. Вот Гитлер, одетый в обычную одежду государственного политика, с почтением признает верховенство прусской военной традиции. Вот флаги имперских цветов, черного, белого и красного, которые 11 марта уже официально заменили черно-красно-золотые флаги Веймарской республики. Вот прусские военные чины в своих иногда диковинных униформах, напоминавших о монархической традиции. Вот протестантская церковь, неявно снова утверждавшая свое превосходство вместе с армией и троном. Вот возрождение старой Германии, очищение истории от порочной памяти веймарской демократии[839]. Неудивительно, что социал-демократы отклонили приглашение участвовать в этом мероприятии. Другим символическим моментом было то, что Гитлер отказался присутствовать на службе в католической приходской церкви в Потсдаме, мотивируя это тем, что католические священники, все еще лояльные центристской партии и критиковавшие безбожие нацистов (как они это называли), отказали некоторым лидерам нацистов в исполнении церковных таинств. Это было ясным предупреждением церкви о том, что настало время встать в строй[840].

Два дня спустя в опере Кроль-опере, которая стала временной резиденцией рейхстага, Гитлер, теперь одетый, как и другие нацистские депутаты, в военную форму коричневых рубашек, выступал перед рейхстагом совсем в другой атмосфере. Стоя под огромным знаменем со свастикой, он представил давно запланированные меры, которые бы позволили рейхсканцлеру выдвигать законы, противоречащие конституции, без одобрения рейхстага и без участия президента. Такой «акт о чрезвычайных полномочиях» должен был быть обновлен через четыре года, а существование самого рейхстага, его верхней палаты, представлявшей федеральные земли, и пост рейхспрезидента не затрагивались. На самом деле это означало, что Веймарская конституция становилась мертвым законом, а рейхстаг полностью исключался из законодательного процесса. Однако принятие акта было совсем не гарантировано: 94 из 120 депутатов от социал-демократов все еще могли голосовать, из отсутствовавших кто-то был в тюрьме, кто-то болел, а некоторые отстранились от этого, потому что боялись за свои жизни. Гитлер знал, что в любом случае не получит поддержки социал-демократов. Изменение Веймарской конституции требовало и кворума (две трети всех депутатов), и большинства (две трети присутствующих). Герман Геринг как председатель рейхстага сократил кворум с 431 до 378 человек, не посчитав депутатов-коммунистов, хотя все они были законно избраны. Это было самовольное решение, не имевшее никакой законной силы[841]. Вместе с тем даже после этого незаконної о маневра нацистам все еще требовались голоса центристской партии, чтобы протолкнуть это решение.

К этому моменту центристы уже давно перестали быть партией, поддерживающей демократию. Следуя общей тенденции политического католицизма в Европе между двумя мировыми войнами, они стали придерживаться принципов авторитаризма и диктатуры из страха перед большевиками и революцией. Верно то, что происходившее в Германии было не совсем похоже на «клерикально-фашистский» режим, который скоро стали поддерживать католические политики в Австрии и Испании. Однако в 1929 г. католическая церковь обезопасила свои позиции в Италии, подписав конкордат с Муссолини, а теперь перспективы подобного договора появились и в Германии. Нарастание террора, направленного против католиков и их политических представителей, газет, ораторов и местных чиновников с середины февраля, заставило центристскую партию с беспокойством искать гарантий выживания церкви. Теперь при более сильном, чем когда-либо, влиянии со стороны церкви руководимая католическим священником, прелатом Людвигом Каасом, партия после двух дней переговоров с Гитлером получила заверения в том, что права церкви не будут затронуты актом о чрезвычайных полномочиях. Сомнения Генриха Брюнинга и его близких советников были успокоены. Федеральные земли, оплот католицизма на юге, оставались нетронутыми, несмотря на то что руководить ими назначались рейхскомиссары из Берлина, и судебная система оставалась независимой. Этих обещаний вместе с сильным давлением Ватикана оказалось достаточно, чтобы депутаты центристской партии согласились поддержать решение, которое в долгосрочной перспективе для партии неизбежно означало политическое самоубийство[842].