как бы он ни желал этого, при нынешних обстоятельствах не может покинуть империю. Наконец нашли компромисс: граф согласился дать клятву, что будет уважать жизнь и честь императора, а Алексей, понимавший, что большего не добьется, весьма разумно эту клятву принял.
Четвертой и последней партией крестоносцев было войско Роберта, герцога Нормандии и старшего сына Вильгельма Завоевателя, который отправился в путь в сентябре 1096 года. С ним ехал его шурин, граф Этьен де Блуа, и кузен Роберт II, граф Фландрии. Втроем они возглавляли армию, в которую вошли многие известные дворяне и рыцари Нормандии, Бретани и Англии. С ними не возникло сложностей в отношении клятвы на верность; их очаровала щедрость императора, а также качество еды, коней и шелковых плащей, которыми он их одарил. К рядовым солдатам проявляли меньше щедрости, однако по обычаю желающих впускали в Константинополь группами по шесть человек, чтобы они могли осмотреть город и помолиться в главных храмах. Через две недели они отправились через Босфор вслед за остальными и присоединились к ним в Никее.
Легко представить, с каким облегчением Алексей наблюдал, как последние крестоносцы садятся на корабли. Некоторые неприятные инциденты оказались неизбежными, однако в целом, благодаря организованной им подготовке и предпринятым предосторожностям, войска крестоносцев причинили на удивление мало бед. Все командующие, кроме Роберта (с которым он пришел к частному соглашению) поклялись ему в верности, и даже если потом они нарушат свои клятвы, его моральное положение лишь укрепится.
На этот счет у Алексея не было иллюзий. Неизвестно, какие честолюбивые замыслы лелеяли крестоносцы; византийцев они не любили, на Балканах и во Фракии их принимали с подозрением и недоверием. Небольшие группы тех, кого пустили в Константинополь под тщательным присмотром, были совершенно потрясены увиденным. Вид самого богатого и роскошного города в мире, шикарно одетые аристократы со свитами рабов и евнухов, ярко накрашенные знатные дамы в позолоченных паланкинах, должно быть, представляли собой невероятное и удивительное зрелище для французского крестьянина или жителя небольшого средневекового германского городка, а религиозные службы, которые они посещали, казались им незнакомыми, непонятными и к тому же глубоко еретическими.
Византийцы тоже не испытывали к крестоносцам особого расположения. Иностранные армии никогда не бывают желанными гостями, а эти варвары с дурными манерами уж точно были хуже прочих. Они разоряли их земли, насиловали их женщин, грабили города и деревни. Может, они и были их братьями во Христе, но среди подданных императора наверняка было много таких, кто искренне надеялся на успех сарацинского оружия в предстоящих боях.
Вопреки ожиданиям многих Первый крестовый поход оказался крайне успешным, хоть и незаслуженно. Никею осадили и захватили, и владычество Византии на западе Малой Азии было восстановлено. Сельджуков разбили при Дорилее в Анатолии; под натиском крестоносцев пала Антиохия; и наконец, 15 июля, устраивая всюду резню и побоище, воины Христа пробились к Иерусалиму. Всех мусульман в городе перерезали, а евреев сожгли в главной синагоге. Однако двух прежних предводителей крестоносцев уже не было в их рядах: Балдуин Булонский сделался графом Эдессы в среднем течении Евфрата, а Боэмунд стал князем Антиохии.
Весть о взятии Иерусалима не могла не обрадовать Алексея, однако ситуация в Антиохии вызвала у него серьезную тревогу. Империя уже возвращала себе этот древний город и патриархию в 969 году, после многих веков мусульманской оккупации, и до 1078 года Антиохия оставалась частью Византии. Большинство ее жителей говорили по-гречески и исповедовали православие, и в глазах Алексея город был полностью византийским. Теперь же его захватил норманнский авантюрист, который, несмотря на данную клятву, не собирался отдавать город императору. Он зашел настолько далеко, что изгнал греческого патриарха и заменил его латинянином. Так что можно себе представить удовлетворение Алексея, когда летом 1100 года Боэмунда взяли в плен местные турки и увезли в цепях в дальний замок в Понте. Там он пробыл три года, пока его наконец не выкупил Балдуин, ставший королем Иерусалима после своего брата Готфрида.
В течение первых нескольких лет после триумфального Первого крестового похода стало ясно, что Боэмунд не одинок в своем отношении к Византии. После захвата Иерусалима истинные пилигримы стали потихоньку возвращаться домой; франки, оставшиеся в Утремере (как стали называться земли крестоносцев на Ближнем Востоке), были военными авантюристами и собирались захватить все, что только сумеют. Из всех предводителей Первого крестового похода лишь Раймунд Тулузский, по иронии судьбы отказавшийся дать клятву верности, повел себя добросовестно и вернул империи некоторые завоевания из числа территорий, которые прежде принадлежали Византии. Ко времени освобождения Боэмунда в 1103 году крестоносцы почти без разбора сражались с арабами, турками и византийцами, время от времени заключая краткие перемирия. В начале лета они потерпели сокрушительное поражение от турок в битве при Харране недалеко от Эдессы. Армии Боэмунда удалось уйти, однако войско Эдессы перебили почти без остатка; Балдуина и его кузена Жослена де Куртене взяли в плен.
Эта катастрофа нанесла первым крестоносцам удар, от которого они так и не оправились. Она фактически перекрыла важный сухопутный канал снабжения с Запада и дала Алексею возможность вернуть несколько значимых крепостей и прибрежных городов. Боэмунд, которому грозила серьезная опасность, в конце осени отбыл в Европу, чтобы собрать подкрепления. Прибыв в Апулию в начале 1105 года, в сентябре он отправился в Рим, чтобы встретиться с папой Пасхалием II, которого без труда убедил в том, что врагом государств крестоносцев были не арабы и не турки, а византийский император. Во Францию он поехал в сопровождении папского легата, которому были даны указания призывать к священной войне против Византии.
За все то время, что Боэмунд провел в войнах против Восточной Римской империи, он не причинил ей (вернее, всему христианству) столько вреда, сколько этими беседами с папой Пасхалием. С того времени его узколобая хищническая политика стала официальной доктриной всего христианского мира. Те крестоносцы, которые по каким-то причинам невзлюбили Византию, обнаружили, что их предвзятость одобрена высшей властью. Для Алексея и его подданных весь крестовый поход предстал чудовищным проявлением лицемерия, и ничем больше.
К осени 1107 года Боэмунд вернулся в Апулию; его новая армия готовилась плыть на войну. План его, в сущности, был таким же, как план Роберта Гвискара за четверть века до него; однако на этот раз Алексей был готов к его приходу. Наемники, которых он взял у сельджукского султана, твердо противились любым попыткам взять Дураццо штурмом, и, как только Боэмунд начал осаду города, он обнаружил, что его войско блокировано византийским флотом, который на всю зиму лишил его возможности связаться с Италией. Захватчики, оказавшись в окружении, стали жертвами голода и малярии, и к сентябрю князь Антиохии был вынужден сдаться. Его привели в лагерь Алексея на берегу реки Деволи, где он подписал унизительный мирный договор,