Читать интересную книгу Великий океан - Иван Кратт

Потом внешние события снова нарушили деловые будни Росса. Восстание охватило почти всю Мексику, приближалось к Калифорнии, испанское правительство спешно укрепляло свои президии. Старик Аргуэлло был заменен полковником Пабло Винсенте де Сола, более молодым и энергичным. Новый губернатор усилил гарнизоны, закрыл порты для всех иноземных судов, полностью запретил торговлю. Кусков и Алексей снова ожидали предложения покинуть колонию, но де Сола пока молчал. Это и радовало, и настораживало, и заставляло все время быть в напряженном ожидании.

Кроме того, уже второе лето погибал урожай. Пахотные земли, расположенные недалеко от океанского берега, покрывались туманом, хлеб ржавел и заносился песком, зерна снимали всего самчетыре, сампять. Зной выжигал прерию, пастбища сохранялись только у отрогов гор. С июля месяца нечем было кормить скот. Приходилось думать о запашке земли поближе к горам, о постройке там обширного ранчо.

Ранчо выстроили верст за тридцать от форта, к северу по реке Славянке. Там лежали тучные и плодоносные равнины, были лес, вода. Укрытые от ветра и недоступные туманам, поля могли дать богатый урожай. Старшим на ферму Кусков назначил Савельева. Он там поселился с Фросей и с десятком промышленных, превратившихся в пахарей и пастухов. Срубили избу и для Алексея, На время первой вспашки и первого сева помощник правителя тоже перебрался на ранчо.

Пахали дружно. Добрые кони, когда-то дикие, привыкшие теперь к борозде, тянули сохи, покорно слушались окрика, мирно фыркали и на остановках тянулись шершавыми губами к полевому цветку.

И кони вместо быков, и отполированные целиной, блестевшие железные сошники, и пахари в нахлобученных от жары картузах, ситцевых рубашках были такие же, как и на старой родине. Даже жаворонок кричал так же в синеве неба, а каемка леса на горизонте казалась теперь перенесенной из-за Волги или Урала...

Каждый человек родное в сердце носит,сказал както Алексей, когда однажды Савельев с удовольствием и удивлением заметил ему, что тут «совсем стало на домашнее похоже».

По настоянию женщин посеяли еще коноплю и лен. Перебирая семена, некоторые из промышленных вспомнили кто юность, а кто и зрелые годы, когда в последний раз вдыхали терпкий запах густых зарослей конопли на деревенских огородах, усеянных стаями воробьев.

И здесь от этой вездесущей птицы соорудили среди посевов тряпичные пугала из старой одежды, напяленной на высокие жерди.

Избу Алексею поставили на холмистом возвышении лесной опушки. Вроде хуторного жилья. Одно из окон было прорублено в сторону степи, и по вечерам, когда заходило солнце, теплый свет наполнял избу. В ней было просторно. Стол, лавка, на которой помощник правителя спал, два чурбана вместо стульев. На стене карта побережья и самодельный план земель колонии. Красная черта обозначала границу испанских владений. Помещение избы Алексей предполагал на зиму использовать для ссыпки посевного зерна.

Помощник правителя иной раз до полуночи сидел у своего окна, глядел на серебрившиеся при луне вспаханные поля и мысленно представлял себе, как они протянутся до самых гор. На этом месте, где сейчас хутор, можно будет построить большую деревню, с церковью, как в Ново-Архангельске, с голосистым на звоннице колоколом... Алексей прикидывал, сколько понадобится на это годов, сколько за эти годы прибавится людей в колонии. А когда очень уставал и ни о чем не хотел думать, шел в избу Савельева, куда на огонек лучины собирались промышленные посидеть и послушать байки Фроси.

Молодая женщина управлялась с десятком коров, целый день жала серпом траву, собирала и сушила незнакомые цветы, чтобы отдать их потом Кускову для отсылки в Ново- Архангельск. Варила еду, носила Савельеву в глиняном горшочке обед на пашню.

А когда выбиралась свободная минута, шла на речку полоскать белье. Никто никогда не видел ни на ней, ни на Савельеве грязной рубахи или платьишка. Фрося, как птица, любила чистоту. Всплески холстины, промываемой в воде, звонкий стук валька по мокрым кладкам, на которых Фрося стирала, были до того обжитыми и своими, что, казалось, и речка поросла лопухами, и в камыше крякает утка, и плещется за ветлами на песочке голосистая босоногая детвора....

Вечером в избе у Фроси собиралось полно людей. Хорошо у нее было, по-домашнему. Пахло печеным хлебом, мятой, в кадке у дверей всегда стояла студеная вода. Над окнами и над божницей висели вышитые рушники, на чисто выскобленном столе под белой тряпочкой хранилась соль. Были и полати, только на них никто не спал. Часто Фрося от духоты стелила прямо на полу.

Бородатые, седые и смоляноголовые люди теснились на лавках, слушая, как Фрося отгадывала сны. Она сидела у печи в своем всегдашнем линялом сарафанишке и, ощипывая пальцами уголек лучины, певуче и медленно объясняла значение чьего-нибудь сна. В ее рассказе всегда было для слушателя что-то обязательно хорошее и радующее, а выдумывала она так легко и пленительно, что даже самые хмурые лица оживали в улыбке. После таких бесед люди расходились на цыпочках, словно боясь спугнуть доброго духа.

Однажды на ранчо заявился Лука. Промышленный пришел пешком, в новой сорочке и парадном кафтане, с подрезанной и расчесанной бороденкой. Он сразу же разыскал в степи Алексея и тут же, на солнцепеке, достал из-за пазухи завернутый в птичью шкурку новенький нательный образок.

Гляди!сказал он торжественно.Баба моя прислала. Две сорочки ишо, брусники сушеной... Тут тебе, прямо, матросы сказывали, слезами вся от тоски изошла... Напиши ты ей, Лексей Петрович, бумагу, объясни все как есть и прочее. Пускай просится до меня сюда. Так, мол, и так, Серафима Пантелеевна...

От радости и умиления Лука здорово в дороге выпил, но на ногах держался крепко и только все порывался петь. От него же Алексей узнал, что Кусков собирается послать промышленного в Сан-Диего, доставить туда отлитый по заказу миссионеров церковный колокол и несколько сох. Весть о русском способе вспашки давно прошла по всей Калифорнии. Бот поведут они с Пачкой верным соратником Луки по сиденью на Ферлонских камнях. Там теперь до осени делать нечего. Весточку от Серафимы привез шкипер Петрович. «Вихрь» вчера пришел из Ново-Архангельска. Собственно, ради этого Кусков и послал Луку за своим помощником.

Алексей написал письмо, попросил Фросю присмотреть за избушкой и отправился в Росс. По дороге Лука раза два просил его перечитать написанное Серафиме и всякий раз оставался очень доволен.

Ну где ты, душа, могла народиться! говорил он, с искренним восхищением поглядывая на молодого своего начальника.

В этот приход «Вихрь» не доставил новостей. Петрович рассказал только, что Александр Андреевич последний год ездил на горячие ключи верстах в шестидесяти от Ново-Архангельска лечить спину и ноги. И что собирается строить там заведение для больных промышленных. Да на Кадьяке школу для сирот.

Обо всех думает,сказал Петрович сердито.А об нем чертова бабка! Охотский корабельщик баял, что новый донос из Сибири послали.

Кусков помрачнел и ничего не ответил. Удел сильных и справедливых часто быть одинокими.

Луку и Пачку снарядили дня через два. На одномачтовое суденышко погрузили колокол и сохи, несколько топоров и лопаттоже по просьбе монахов. Никаких товаров Кусков не посылал. Не хотел нарушать приказа нового губернатора, запрещавшего даже самую малую расторжку. Затем Петрович еще раз проверил уменье Пачки обращаться с парусами, и на рассвете старый алеут. Лука и четверо промышленных покинули гавань Росса.

Глава третья

От Луки уже третью неделю не было вестей. Алексей снова вернулся на ранчо. Начинала колоситься пшеница, нужно было до уборки поставить амбар для зерна, сделать арбы. Колеса для них пилили из цельного дуба, сваленного усилиями десяти человек.

Стояла жара. Запахи смолы и надоевшего лавра одуряли, трава становилась горячей, жгла земля. Особой отрадой было укрыться возле реки. По утрам туман сюда не достигал, молочная пелена клубилась внизу, закрывала все побережье, напоминая первозданный хаос. Вершины гор словно плыли в ней, постепенно увеличиваясь и вырастая. Здесь были леса, красные скалы, поросшие соснами, зеленые долины, пение птиц.

Однако Алексею некогда было ни отдыхать, ни любоваться природой. С утра он помогал поить скот, обходил поля. Потом, когда донимал зной, забирался в избушку и там, лежа на земляном полу, переписывал свои заметки по плаванию на Сандвичевы острова, наново перерисовывал карты. Работу эту он начал сразу же по возвращении, но так до сих пор и не закончил. А вечером сажал черенки виноградных лоз, ростки яблонь и апельсинового дерева и даже хлебного дереватаро, вывезенных из Атувая. Хотел разбить небольшой фруктовый сад. В этих делах часто помогала ему Фрося. Она же притащила и побег эвкалипта невиданного многосотлетнего деревища, высотою до семидесяти сажен, и посадила его у самой избы.