— Там есть музей?
— Там мальчишки на роликах… они каждую подворотню знают. Подойди к ним и спроси «Русский магазин» на Бомарше. Я напишу адрес, а ты прикинешься тупым иностранцем, попросишь, чтобы тебя проводили к «Русскому магазину». — Мира вырвала лист из блокнота Артура, достала ручку… — Покажешь записку, сделаешь глупую морду, ладно?
— Как это?
— Я все напишу.
«Пожалуйста, — написала Мира по-французски, — проводите моего заблудившегося гостя по этому адресу», — и протянула бумажку Артуру.
— Помнишь слово, которое ты сказал сегодня утром, когда вышел на улицу? — спросила она. — Так вот, забудь его и больше никогда не произноси.
Мира закрыла глаза, чтобы не «пялиться» на место прежнего дома. Она решила ждать Артура до вечера. И, если он не вернется, идти по следу: выйти на площадь, найти мальчишек, обратиться по-русски с бумажкой, на которой записан адрес. Если во всем Париже ей удастся найти хотя бы одного человека, который помнит «русский дом», в ее жизни не все потеряно. Если дом не вернется на место, то, может быть Ханни придет сюда. С тех пор, как Мира поселилась на Бомарше, он никогда не ночевал в городских отелях. Мира решила сидеть до темноты, ввести себя в транс и попробовать силой мысли изменить архитектурный облик Парижа, но Артур вернулся мгновенно, озадаченный и возбужденный.
— Я нашел твой русский магазин, — сказал он. — Там «Известия» двухнедельной давности, матрешки всякие, палехи… дом шестьдесят седьмой, да?
— Это «Глобус», — вздохнула Мира. — При чем тут матрешки? Они здесь на каждом шагу. Иди до площади Бастилии, я тебе сказала! Иди и не потеряй бумажку!
Она вспомнила, как Хант впервые привез ее в квартиру и познакомил с дизайнером. Хант собирался воссоздать интерьеры прошлого века, сделать все, как было у предков графини: впереть в гостиную рояль и расставить по углам канделябры, но Мира не позволила. Ей нужно было место для компьютера, удобная мебель и современная кухня. Она знала: если позволить Ханни командовать на этой территории, квартира превратится в проходной двор для богемы. Ее фамильная собственность станет притоном, и дым марихуаны повалит в небо из каминной трубы. Мира сразу дала понять, кто здесь хозяин, и добилась своего. Проходной двор не состоялся, получилось убежище, где Ханни прятался от этой самой богемы, когда уставал от бесконечных посиделок и бессмысленных разговоров. Этот адрес знали только свои, здесь всегда было хорошо и уютно. Отсюда Мира уезжала, сюда возвращалась; радовалась, когда окна светили ей в темноте, и огорчалась, когда они были темными.
Артур вернулся, с запиской в руке.
— Слышишь… там никто на роликах не катается. Я не видел, — сообщил он. — Зато видел Даниеля.
— Кого? — Мира вскочила со скамейки.
— Я нашел Даниеля. Он там, пошли покажу.
Мира помчалась по бульвару.
— Даниель? — не верила она. — Стоит на площади? Ты серьезно?
— Висит, — уточнил Артур, — можешь не бежать. Он провисит там до вечера. Я же стал подходить с запиской к кому попало. Даже на русских нарвался. Они говорят, дескать, пардон, мужик, сами заплутали, и начали меня спрашивать, как пользоваться метро, а я откуда знаю? Там разве есть метро?
— Есть, — подтвердила Мира. — То есть, было.
— Ну, а рядом киоск с журналами и открытками…
— Ну…
— Смотрю — знакомая рожа! Прямо на всю обложку… на заднюю. Или это не Даниель?
Мира замерла перед стендом.
— Даниель.
— Что я говорил!
— Именно Даниель… — Мира взяла журнал в руки.
— Он какую-то зубную пасту рекламирует? — спросил Артур.
Загорелый молодой человек с обнаженным торсом в раздутой ветром рубахе, похожей на парус, улыбался им с обложки журнала.
— Бред какой-то, — прошептала графиня. — Крем для бриться… Зачем ему это надо?
— А здесь что такое? — Артур указал на едва заметное белое пятно на брови молодого человека. — Похоже на шрам. Откуда у него шрам?
Мира сунула киоскеру купюру и забыла про сдачу.
— Не знаю…
— А я знаю!
— За мной! — скомандовала графиня. — Идем, мой пес! Я научу тебя пользоваться метро!
В тот день Артур Деев познал иной Париж. Окраины городов средь бела дня тоже оказались похожи. За пределами кольцевой он не смог отличить Париж от Москвы и сотни других больших городов, также безобразно распластанных во все стороны. Они ехали так долго, что уже должны были въехать в Лондон. Сначала на метро, потом на автобусе, потом опять на автобусе. Сначала искали офис рекламного агентства, потом звонили на фотостудию, чтобы найти человека, который делал снимок, потом блуждали по центру в поисках другого агентства.
— «День Земли» должен был быть сегодня, — негодовала Мира.
— Тогда я бы тебя не нашел, — возражал Артур. — А если бы я тебя не нашел, то не нашел бы и Даниеля.
Удача улыбнулась графине к вечеру. Улыбнулась в темноте, когда не осталось ни сил, ни надежды. Ей подали визитку с адресом и строго предупредили, что это частный клуб, что показ моделей и приватные вечеринки только для своих. Человек, говоривший с Мирой, знал Даниеля лично и советовал ждать у выхода. Восходящая звезда рекламы могла сбежать с вечеринки куда угодно, в чьей угодно машине.
— Что тебе сказали? — спросил Артур.
— Что у нас полчаса добраться до гостиницы и привести себя в порядок, — ответила Мира и пошла к метро.
— А пожрать?
— Забудь это слово!
— Я бы рад, но желудок переварит меня изнутри. Ваше сиятельство обещало сэндвич с сыром.
— Завтра тебе будет сэндвич с сыром и штрафной с ветчиной, а сегодня у меня нет времени. Хочешь, оставайся в гостинице со своими сэндвичами.
— А ты поедешь одна к голубцу? Нет, мы так не договаривались.
Любимое платье Миры Виноградовой обладало многими достоинствами: оно не мялось, помещалось в дамской сумочке и выглядело вполне нарядно как на торжественном приеме, так и на домашней вечеринке. Но главное достоинство платья заключалось в том, что его выбирал Даниель, взяв на себя обязанности стилиста. Мира пришла в ужас и заявила, что в жизни не наденет этакий вздор. Она терпеть не могла обтягивающие платья с глубокими вырезами. Но Даниель настоял: «Поверь, это будет любимая вещь в твоем гардеробе, ты забудешь о русских сарафанах, когда посмотришь на себя в зеркало». «Русскими сарафанами» Даниель называл все, что Мира выбирала для себя сама, от шляпок и шортов, до зонтиков и босоножек. С подачи Даниеля, термин «русский сарафан» в кругу парижских модников стал обозначать наряд, который портит фигуру, вместо того, чтобы подчеркивать ее достоинства. Мира действительно понравилась себе в новом платье и больше с Даниелем не спорила. Этот человек мог ошибаться в чем угодно, но относительно одежды, которая ей пойдет, оказывался прав всегда. Мира всерьез задумалась, как ей сохранить отношения с Даниелем, если трогательный тройственный союз распадется. Об этом она думала каждый раз, надевая любимое платье. Зато любимые туфли Мира выбирала сама, и они, соответственно, обладали массой недостатков. Во-первых, они занимали половину чемодана. Острые каблуки торчали во все стороны сразу, и не было случая, чтобы кто-нибудь не зацепился, не укололся или не уселся на них верхом. Туфли были ужасно неудобные и не особенно стильные, но именно они и только они подходили к любимому платью. Выбирать графине Виноградовой все равно было не из чего. Платье и туфли — все, что уцелело в хрональном катаклизме, потому что всегда сопровождало хозяйку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});