Хант сосредоточился. Он не мог себе позволить повторять с простодушием Даниеля: «кто ты?» «кто ты?»… В его молчании было столько вопросов и домыслов, словно перед Мирой за сеанс пролетела жизнь, прожитая не ею, прожитая вместо нее случайными людьми, сыгранная вместо нее раскрашенными актрисами. Графиня не собиралась плакать, но не знала, как иначе пережить вечность, глядя в глаза человеку, которого любила больше жизни, и больше смерти боялась потерять. Мира мужественно терпела до первой слезы.
— Я пришла извиниться, Ханни, — прошептала она, и водопады хлынули из глаз. — Извиниться за то, что все это время меня не было рядом с тобой. Так получилось. Я не хотела тебя бросать, не думала, что так будет… выходит, сама виновата.
Гостеприимный хозяин налил в стакан виски.
— Выпей.
После двух глотков графиня утешилась. После третьего на нее нашел ступор. Словно она забыла, где находится и с кем говорит. О чем говорит, Мира тоже забыла.
— Откуда такой чудный акцент?
— Из прошлого века, — призналась графиня. — Бабушка учила меня говорить по-французски так, как это делали в дни ее юности. Потом передоверила гувернантке, которая была старше нее на сто лет.
— Забавная ты, — улыбнулся Хант. Его лицо показалось Мире чужим. Пауза затянулась, и приступ дурноты помутил рассудок.
— Милый мой, Ханни, как ты жил без меня эти годы? Скажи, здоров ли ты? Есть ли кто-нибудь, кто греет твое сердце, и отгоняет тебя от бутылки?
Хант встал с коробки, которая служила ему сидением, сорвал бумагу и извлек книгу из типографской пачки.
— Читаешь по-английски?
Мира заметила портрет на суперобложке. Это была ее любимая фотография. Она сама ее выбирала для мемуаров.
— Ты ездил в Америку издавать книгу?
— Где-то был французский вариант. Только не знаю, где… — Хант распаковал другую коробку. — Читаешь по-немецки?
— Читаю? Нет, не читаю, Юрген. Эту книгу я знаю наизусть…
— Не ты ли перевела ее на русский язык для пиратских изданий?
— Браво, маэстро! Неужели у меня такой сильный акцент?
— Не сильный, — согласился Хант, — но русский.
— Все равно, молодец. Нет, я не переводила. Московские книгопродавцы не связываются с малым тиражом, а с пиратов ты все равно ни гроша не получишь, даже не бери в голову. Я знаю твою книгу, потому что ты писал ее для меня. Это я тебя заставила ее написать. Я уговорила тебя осесть в Париже и познакомила с Даниелем, а ты сбежал в Рим… Зачем? Кроме воспоминаний юности в твоей жизни ничего не осталось?
— С каким именно Даниелем? — Хант достал ручку и приготовился дать автограф. — Как твое настоящее русское имя?
— Что?
В дверь постучали. Красная рожа вторглась на интимную территорию. Графиня Виноградова вскипела. Она вспомнила все итальянские ругательства, когда либо слышанные ею, и выложила одной фразой. Голова входящего застряла в двери, поросячьи глазенки утонули в переносице. Хант рассмеялся.
— Оставь нас на минуту, Пипино, — бросил он по-итальянски.
— Минуту?.. — ужаснулась графиня. — За минуту ты не выговоришь мое настоящее имя, тем более не напишешь его без ошибок. — Она встала с кресла. — Незнакомым людям легко раздавать автографы, верно? — спросила она и выхватила книгу из рук автора. — Незнакомым можно написать что угодно, и они разомлеют от счастья.
— Сколько я должен за лекарства для Марты? — спросил Хант, убирая ручку в карман.
— Придумал, как меня оскорбить на прощанье? Браво!
— Не хочу быть обязан…
— Хорошо, я уйду, не старайся меня прогнать, — ответила Мира, и достала карту Парижа со штампом гостиницы. — Только оставлю адрес на всякий случай. Вдруг тебя стошнит от роскоши и слишком загорелых дам, вдруг захочешь вспомнить молодость. Это отель на Монмартре. Администратор со мной любезен, любое послание можно передать через него. Ближайшие дни я буду жить там.
— На Монмартре? — улыбнулся Хант. — Наверно, ты сильно разбогатела. Пришло время пускать пыль в глаза налоговому инспектору.
— Если б ты знал, Ханни, какой оттуда вид на старые крыши… хоть садись и рисуй. Окна запираются круглыми желобками. Там полосатые обои и скрипучие лестницы. Немножко фантазии и ты встретишь героев Мопассана.
— Там на завтрак подают кофейный пакет с круасаном…
— Нет, Ханни! Пиво с квашеной капустой.
— Польские туристы, должно быть, в восторге.
— Не видела там ни одного поляка.
— Как, говоришь, называется этот райский оазис?
— В рекламе написано «Кэмили», на отеле — «Камила». Если решишь приехать, найми такси, лимузин не втиснется в переулок.
— Может, все-таки «Кэмел»? Ты не обратила внимание, нет ли во дворе привязи для верблюдов?
Мира остановилась у порога. В глазах собеседника блеснул азарт, готовность зубоскалить до хрипоты, но рожа Пипино маячила в стеклянной двери холла, и Мира не знала… Она не смогла вспомнить, кто он такой. Мира видела этого человека в первый и последний раз в жизни.
— Береги себя, Юрген, — бросила она на прощанье. — Будь счастлив.
В задумчивости графиня Виноградова покинула отель.
— Мирка! — окликнул ее Артур. — Что за книга? Ты видела его? Вы говорили?
— Пойдем, мой пес. Я посажу тебя на кораблик.
— А ты?
— Причем здесь я? Ты же хотел кататься.
— А ты вернешься к нему? Он узнал тебя? Не узнал? Хочешь, предъяви меня как доказательство.
— Доказательства чего? — Мира остановилась. — Что можно доказать или опровергнуть твоей небритой рожей? Что в этом мире вообще можно доказать или опровергнуть, если этого мира не существует? Сколько денег у нас на счету? — Артур выгреб мелочь из карманов и присовокупил к содержимому кошелька. — Значит так, — решила графиня. — Сегодня мы с тобой катаемся, ходим по музеям, пока не отвалятся ноги, ужинаем сэндвичем, ночуем в гостинице, а завтра выходим на большую дорогу… Или грабим банк. Ты знаешь, как грабить банки?
— Ты не попросила денег у голубца? — удивился Артур. — Он же богатый! Или у этого… Даниеля. Тебе что, одолжить негде?
— Я не привыкла одалживать, — ответила Мира. — И привыкать не собираюсь.
— Тогда привыкай нищенствовать.
— Еще чего! Я богатая наследница. Сначала привыкай, потом отвыкай. Если хочешь знать, на мое наследство можно купить яхту, жить на ней и плавать у Сен-Тропез с командой моряков и прислуги.
Артур проглотил слюну.
— А если отломить кусочек от этой яхты и не ходить на большую дорогу?
— Чтобы отломить кусочек, надо дождаться, когда моя матушка отчалит на тот свет, — объяснила Мира. — И тетушку с собой заберет. Две идиотки! Одни только письма Пушкина продать с аукциона — всю жизнь можно не работать. Так нет! Они будут чахнуть над ними, как самки кощея, и корячиться за учительскую зарплату!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});