продвижения к Москве, таяло на глазах, солдаты дезертировали целыми эскадронами, возвращались в Польшу и вознаграждали себя за верную службу захватом королевских и частных имений. Сигизмунд вновь выехал в Смоленск, но вместо войска с собой он привез только свою воинственную супругу, королеву Констанцию, огромное количество придворных дармоедов и нескольких ксендзов.
Приближение грозы чувствовали и Марина с Заруцким. Они пытались натравить на Россию персидского шаха, но, по счастью, их гонец был перехвачен людьми Пожарского. Князь Трубецкой открыто отложился от казаков и звал ярославское ополчение скорее прибыть под Москву. Тогда Заруцкий с Мариной запятнали себя новым, но отнюдь не последним злодейством: они подговорили какого-то казака Стеньку убить Пожарского. Покушение не удалось. Стенька бросился на князя с ножом из толпы народа, но, видимо, вследствие многолюдства и толчеи промахнулся и только порезал ногу своему сообщнику, казаку Роману. Схваченный и допрошенный, Стенька во всем сознался. Пожарский велел отвезти его под Москву для обличения Заруцкого, но тот, не дожидаясь разоблачения, убежал в Коломну к Марине. Большинство бывших с ним казаков перешло под начало князя Трубецкого.
В июле ополчение Пожарского и Минина медленно двинулось к Москве. В каждом крупном городе ополченцы останавливались и подолгу молились в местном соборе или монастыре. 14 августа Пожарский был еще в Троице, а Трубецкой настойчиво звал его поторопиться, так как Ходкевич уже вплотную приблизился к столице. Через неделю Пожарский прибыл под стены Москвы. Заруцкий и Марина оставили Коломну, напоследок обчистив город, и на несколько месяцев поселились в Михайлове.
Земское ополчение встало вдоль Белгородской стены, сосредоточив основные силы у Арбатских ворот для отражения войск Ходкевича. 22 августа на западе показались клубы пыли: это шло польское войско. Под началом гетмана оставалось всего несколько тысяч человек, зато его сопровождал огромный обоз с продовольствием для осажденных.
Тем не менее поначалу перевес оказался на стороне поляков. Ходкевич беспрепятственно переправился через Москву-реку у Девичьего Поля, отогнав казачьи отряды Трубецкого. В то же время обессиленный польский гарнизон, у которого «замирал пульс», сделал удачную вылазку, загнав в реку часть войск Пожарского. Конница Ходкевича дошла уже до Тверских ворот, но здесь московские стрельцы, спрятавшись за обгорелыми печами разрушенного Земляного города, стали так удачно поражать поляков из пищалей, что те поворотили коней, а польский гарнизон подался назад в Кремль. Ходкевич расположился лагерем у Донского монастыря. Весь следующий день ни та ни другая сторона не возобновляли сражения.
На рассвете 24 августа гетман предпринял новую попытку пробиться в Кремль через Замоскворечье. Двигаться приходилось сквозь развалины, к тому же казаки Трубецкого вырыли здесь множество рвов и засели в них со своими длинными меткими ружьями. Польским гусарам пришлось спешиться и перетаскивать тяжелые возы через рвы, одновременно расчищая себе путь. Поляки все же добрались до Пятницкой улицы. Здесь казачья голытьба, призвав на помощь преподобного Сергия, всем скопом насела на них. Полуголые, босоногие, плохо вооруженные казаки, словно слепни, облепили тяжеловооруженные эскадроны гусар. В это время Минин с тремя сотнями московских дворян ударил в тыл полякам и смял две литовские роты. В этом бою у него на глазах погиб племянник. В полдень поляков отогнали от центра города и захватили 400 возов с припасами. Кроме того, гусары потеряли почти всех лошадей: у Ходкевича оставалось не более 400 всадников. Гетман отошел к Воробьевым горам, а оттуда, обнадежив осажденных скорой помощью, без боя ушел в Польшу.
Для поляков, запертых в Кремле и Китай-городе, наступили судные дни. Они еще бодрились и на предложение сдаться ответили бранью и насмешками: виданное ли дело, чтобы благородные шляхтичи сдавались скопищу мужиков, голытьбы, торгашей и попов! Называя русский народ наиподлейшим в свете, их благородия выкапывали из земли полусгнившие трупы и пожирали их; при этом возникали споры, кому воспользоваться мясом покойника – родственникам или его сослуживцам? Живые, по свидетельству очевидцев, в горячечном бреду бросались друг на друга с саблями, видя в товарищах лишь плоть, годную для употребления в пищу. Никогда – ни до, ни после – древняя русская твердыня не видала более диких и ужасных сцен. «Я многих видел таких, – рассказывает участник осады пан Будило, – которые грызли землю под собой, свои руки, ноги, тело; а что хуже всего, они хотели бы умереть и не могли; они камни и кирпичи кусали, прося Господа Бога, чтобы они сделались хлебом, но откусить не могли».
22 октября Трубецкой захватил Китай-город, где русские люди с ужасом и омерзением обнаружили множество чанов, наполненных человеческим мясом. Поляки ушли в Кремль, просидели там еще четверо суток и 26 октября сдались, выговорив себе пощаду. Правда, когда они, побросав оружие, вышли через кремлевские ворота, казаки нарушили крестное целование и многих перебили, но те поляки, которые сдались войскам Пожарского, уцелели все до единого – их разослали по дальним городам и заточили в тюрьмы.
Следующей весной выборные люди всей Русской земли избрали на царство Михаила Федоровича Романова. Смута в Московском государстве закончилась.
Глава 9
Конец Марины
Заруцкий с Мариной и после своего поражения не прекратили бесчинствовать и сеять зло. Они были люди конченые и сознавали это. В течение всей осени и зимы 1612–1613 годов казаки Заруцкого сражались с отрядами Пожарского и опустошали Рязанскую землю. Новый царь Михаил Федорович выслал против них воеводу князя Ивана Никитича Одоевского с сильным войском. Московская рать разбила Заруцкого в Рязанской земле и, преследуя его, добила под Воронежем. Убедившись, что Москва окончательно потеряна для него, Заруцкий тешил себя последней химерой: он задумал создать в низовьях Волги казацкое государство и управлять им от имени малолетнего сына Марины; Марина же советовала ему утвердиться на Украине, поближе к Польше.
С помощью ногайских татар Заруцкий овладел Астраханью, которая лишь недавно была присоединена к Московскому государству. Одоевский не решился сразу идти в столь далекий поход и собирал силы. Готовился к новой схватке и Заруцкий. К нему стекалась казацкая вольница, ногайский князь Иштерек обещал весной идти вместе с ним осаждать Самару, а сам атаман готовил караван судов, чтобы двинуться вверх по Волге.
Марина жила в астраханском кремле вместе с несколькими оставшимися при ней поляками. Все они были священниками: отец Антоний из Львова, иезуит Николай Мело и кармелит Ян-Фаддей. Для них она устроила домовую церковь, посвященную Богоматери. Таким образом, в татарском городе, посреди казацкого окружения, образовался маленький католический мирок.
Заруцкий атаманствовал в Астрахани в обычном своем духе: отрубил голову местному воеводе Хворостинину, казнил кого ни попало, не разбирая ни сана, ни пола, ни возраста, выкрал из Троицкого монастыря серебряное паникадило, из которого отлил себе стремена, и, кажется, выдавал себя за Дмитрия, поскольку от того времени сохранилась грамота на