никак не могло занять ясную позицию по прибалтийскому вопросу, особенно по проблеме расселения. Из своих переговоров с представителями Антанты он понял, что на согласие, не говоря уже о поддержке в случае масштабной схватки, рассчитывать не прииходится. Однако на Родине ему, прежде всего, не хватало необходимого сочувствия столь амбициозным планам. Надежд на тайные симпатии Антанты, а в ответственных инстанциях и среди частных лиц считалось возможным делать подобные выводы из периодических высказываний со стороны англичан – причем порой так делают и сегодня[417], – он справедливо не разделял.
Таким образом, граф фон дер Гольц пришел к варианту спокойного, планомерного вывода войск с вступлением бойцов из Прибалтики в рейхсвер, а также с их расселением внутри Германии или с поступлением на работу на Родине. Разумеется, тем самым с замыслом привлечения в Прибалтику дополнительных, уже освободившихся в Германии фрайкоров для него было покончено[418].
C отказом войск в Прибалтике дать согласие на эвакуацию создалось совершенно иное положение. Строго говоря, генералу, который причислял себя к германской армии, в конце августа 1919 г. оставаться в Прибалтике было никак нельзя. Если, несмотря на это, граф Гольц все же действовал там еще 1,5 месяца, то в этом были повинны его чувство долга как командующего войсками и его товарищеское отношение к своим подчиненным. Его самопожертвование сумело предотвратить некоторые сложности и трения, однако помешать трагическому исходу прибалтийского проекта оно не могло.
В любом случае, с 23 августа 1919 г. ответственность за дальнейшее развитие событий перешла на плечи лидеров Железной дивизии. Западная русская армия и образованное при ней правительство теперь уже для них кулисами быть не могли. Ведь реальная сила последнего – постепенно сосредоточившиеся в Курляндии западнорусские соединения – была по численности и боеспособности своей столь незначительна, что ее едва ли стоило учитывать на фоне оснащенной всеми средствами Железной дивизии и объединившихся в Немецкий легион фрайкоров. Ценной такая завеса могла стать только, если бы Западному русскому правительству удалось установить приемлемые отношения с Антантой, особенно с Англией. Но как только надежду на это после провала договоренностей от 26 августа[419] пришлось оставить, как только Антанта однозначно встала на сторону окраинных государств, а их нельзя было привлечь на сторону русских белых армий в качестве вассалов будущей России никакими обещаниями автономии, западнорусские прожекты рассеялись. Германские бойцы в Прибалтике в военном, политическом и экономическом отношении остались чуть ли не в одиночестве.
Чтобы отдать должное энергичности и идеализму, с какими балтийцы, как вожди, так и их последователи, придерживались своих планов, следует в полной мере прояснить цели и пути, которыми двигались эти последние бойцы Мировой войны. В Железной дивизии и у Немецкого легиона, как было показано уже вскоре после 23 августа, эти цели не вполне совпадали. Руководители Немецкого легиона – капитан-цур-зее Зиверт и его офицер Генштаба капитан Вагенер – думали исключительно о борьбе против большевизма, полагая его опасностью не только для Германии, но и для европейской культуры в целом. Они желали «воздвигнуть пограничную стену против красного потока». Это считалось акцией, параллельной тому, как тогда же в Германии подавляли спартакизм. С учетом этого и следует оценивать попытку заинтересовать мировое общественное мнение в борьбе против большевизма и роли в ней войск в Прибалтике, которая и была предпринята в конце августа посредством воззвания «К германскому Отечеству и всем культурным народам Земли»[420]. Вождям Легиона было ясно, что тотальная акция по зачистке со временем должна привести и к прояснению обстановки внутри самой Германии, хотя тогда они старались «не ломать себе голову» над этим вопросом[421].
В отличие от этого командир Железной дивизии майор Бишоф и его офицер Генштаба капитан Бизе имели весьма далеко идущие активистские намерения. Их замыслы порой встречали понимание, а то и поддержку некоторых официальных инстанций, например, Верховного командования «Север», командования 1-го военного округа и других[422]. Однако их позиция не совпадала с планами командующего корпусом, а значит ее нельзя было согласовать с мнением министерства рейхсвера. Тот факт, что, несмотря на это, их намерения упорно продвигали, умело вводя в заблуждение вышестоящие инстанции, накапливая запасы разного рода и вопреки всем запретам и препятствиям продолжая вербовку, можно объяснить лишь революционной обстановкой 1919 г., а также патриотическими в лучшем смысле этого слова устремлениями задействованных в этом лиц. Но тогда не было ни сильного, целеустремленного правительства, ни сплоченной армии. Должно было пройти еще более десятилетия[423], пока в этом вопросе у нас не установилась вполне ясная ситуация. И при оценке событий в Прибалтике следует учитывать это едва ли не в большей мере, нежели в отношении прочих послевоенных событий.
Оценка перспектив этого последнего акта всего прибалтийского проекта самими участниками показывает несгибаемую решимость командиров. Они даже неудаче под Венденом не позволили себя смутить. И все же за счет исхода боев в южной Лифляндии соотношение сил изменилось таким образом, что приверженцы прибалтийского проекта не смогли изменить его даже в союзе с Западной русской армией. Волей-неволей им пришлось «вместе с русскими расширить прежние цели и через Прибалтику устремиться к Москве»[424].
Конечно, чтобы успешно идти столь дальним путем, немецко-русские вооруженные силы должны были вопреки воле Антанты и влиятельных германских правительственных кругов не только удерживаться воедино, но и за счет привлечения отдельных добровольцев и целых фрайкоров достичь куда более заметных размеров, при этом получив оснащение в соответствии с тысячей разного рода требований к современной армии. Попытка опираться в этом в первую очередь на русских военнопленных совершенно не годилась. Результат предшествующей вербовки был неудовлетворительным как в количественном, так и в качественном отношении. Но и без этого план провалился в самых важных моментах: в привлечении фрайкоров, а по мнению руководителей Западной армии, этим можно было бы довести численность ее чуть ли не до 250 тысяч человек; в финансировании и поставках зимнего обмундирования и обуви, а без этого продолжение операций в условиях зимней России было исключено. Эти трудности можно было бы преодолеть с помощью правительства своей страны, но никак не вопреки ему. Финансирование, в частности, так называемыми «бермондтовскими деньгами» предполагало быстрый и решающий успех. Без последнего обеспечение за счет курляндских лесов, – а права собственности на них еще только предстояло выяснить, – не могло быть долговременным. Германское правительство при этом изначально негативно относилось к прибалтийскому проекту в целом, об оправданности чего можно, разумеется, дискутировать. Оно не постеснялось прибегнуть к весьма сомнительным мерам, чтобы навязать балтийцам свою волю. Эти меры,