Читать интересную книгу «Мой бедный, бедный мастер…» - Михаил Булгаков

И тут в той же ложе сидевшая молодая дама, как выяснилось из то го же протокола, троюродная сестра Аркадия Аполлоновича, при ехавшая в Москву для продолжения артистического образования, воскликнула:

– Давно подозревала этого негодяя!

И с этими словами, размахнувшись лиловым коротким зонтиком, ударила им Аркадия Аполлоновича по голове.

В публике ахнули, а подлый Коровьев вскричал:

– Вот, почтенные граждане, один из случаев разоблачения, кото рого так упорно добивался Аркадий Аполлонович!

– Как ты смела ударить моего мужа! – вскричала исступленно су пруга Аркадия Аполлоновича.

– Ну, уж кто-кто, а я-то смею, – ответила молодая дама и ударила второй раз Аркадия Аполлоновича, который, не протестуя, сидел у барьера.

– Милиция! Взять ее! – страшным голосом вскричала супруга Ар кадия Аполлоновича.

А кот неожиданно подошел к рампе и вдруг рявкнул человечес ким голосом на весь театр:

– Сеанс окончен! Маэстро, прошу марш!

И ополоумевший дирижер, сам не понимая, что он делает, взмах нул палочкой, и оркестр грянул залихватский, нелепый и неумест ный марш, после чего уже все смешалось.

Видно было только, что к ложе Аркадия Аполлоновича спешит милиция, что в партере вскакивают и что все три артиста, то есть замаскированный, клетчатый Фагот и кот Бегемот, бесследно ис чезли.

Глава 13 ЯВЛЕНИЕ ГЕРОЯ

Погрозив Ивану пальцем, фигура прошептала:

– Т-сс! Иван изумился и сел на кровати. Перед ним оказался вошедший с балкона человек, лет 38-ми примерно, худой и бритый, с висящим темным клоком волос и длинным острым носом.

Он повторил «т-сс!» и сел в кресло у Ивановой постели и запахнул свой больничный халат.

– Как же это вы сюда попали? – шепотом спросил Иван, повину ясь длинному, сухому пальцу, который продолжал грозить. – Ведь ре шетки-то на замках?

– Решетки на замках, – повторил гость, – но Прасковья Василь евна человек рассеянный. Я у нее связку ключей стащил и таким об разом получил возможность и на балкон выходить, и даже, как види те, иногда навестить соседа. Итак, сидим? – спросил он.

– Сидим, – ответил Иван, с любопытством всматриваясь в жи вые карие глаза пришельца.

– Но вы, надеюсь, не буйный? – вдруг спросил тот. – А то я не люблю драк, шума и всяких таких вещей.

Преображенный Иван мужественно признался:

– Вчера в ресторане я одному типу по морде засветил.

– Основание? – строго спросил гость.

– Да, признаться, без основания, – ответил Иван, конфузясь, – там буза вышла…

– Советую вам это бросить, – сказал гость, – вы перестаньте ру кам волю давать. – И опять осведомился:

– Профессия?

– Поэт, – неохотно признался Иван. Пришедший огорчился.

– Ой, как мне не везет, – воскликнул он, но тотчас спохватил ся, – извините, не обращайте внимания… А как ваша фамилия?

– Понырев.

– Ай-яй-яй, – сказал гость.

– А вам мои стихи не нравятся? – без всякой обиды спросил Иван.

– Ужасно не нравятся.

– А вы какие читали?

– Да никаких я не читал! – воскликнул нервно гость.

– А как же?.. – изумился Иван.

– Что как же? Как будто я других не читал! А эти, даю вам голову наотрез, такие же самые! Ну, будем откровенны, сознайтесь – ведь ужасные ваши стихи?

– Чудовищные! – внезапно смело и откровенно сказал Иван.

– Не пишите больше, – сказал пришедший умоляюще.

– Обещаю, – торжественно заявил Иван, – обещаю и клянусь!

Клятву скрепили рукопожатием.

– Из-за чего попали сюда? – спросил [гость].

– Из-за Понтия Пилата, – ответил Иван.

– Как? – воскликнул шепотом гость и даже привстал. – Потряса ющее совпадение! Расскажите, умоляю!

Иван, почему-то испытывая полное доверие к неизвестному гос тю, вначале скупо и робко, а потом все более расходясь, рассказал всю историю про Патриаршие пруды, причем испытал впервые пол ное удовлетворение.

Его слушатель не только не выразил ему недоверия, но, наоборот, пришел от рассказа в полный восторг. Он то и дело прерывал Ивана восклицаниями: «Ну, ну! Дальше, умоляю!.. Не пропускайте ничего!»

Когда шел рассказ про Понтия Пилата, глаза у гостя разгорелись, как фонари. Однажды он потряс кулаком и вскричал шепотом:

– О, как я угадал! О, как я угадал!

Когда Иван дошел до описания ужасной смерти Мирцева, гость выразился так:

– Эх, жаль, что на месте Мирцева не было критика Латунского! Но продолжайте, умоляю!

Кот, садящийся в трамвай, привел в состояние веселья гостя. Он беззвучно хохотал, даже давился, сам себе грозил пальцем, воскли цал: «Прелестно! Прелестно!»

Когда Иван, поощренный до крайности своим благодарным слу шателем, честно и откровенно изложил историю в Грибоедове и дальнейшее, гость стал серьезен, затуманился, Ивана пожалел, но при этом сказал:

– Вы, голубчик мой, сами виноваты. Нельзя себя держать с ним столь развязно и, сказал бы, даже нагловато. Вот и поплатились! Ну, вам простительно, вы меня извините, вы – человек невежествен ный…

– Бесспорно, – согласился Иван.

– А Мирцеву я положительно удивляюсь. Как же так, все-таки, не узнать его?

– Кто же он такой? – со страхом и любопытством спросил Иван. Гость сказал, что охотно объяснил бы это Ивану сразу и тут же, но не сделает этого только потому, что боится потрясти Ивана, а тот, как бы там ни было, психически явно ущербен.

– Но, ах, ах, – восклицал гость, – что бы я дал, чтобы быть на ва шем месте! Ах, ах, – он даже по комнате заходил, восклицая, – ах, ах! Ведь это какой случай!

– А он действительно был тогда у Понтия Пилата? – спросил Иван, потирая лоб. – Мне, конечно, не верят, думают, что я сумас шедший.

– Стравинский первоклассный психиатр, – отозвался гость, – но здесь он совершил ошибку, приняв ваши рассказы за бред. Вы не су масшедший, вы все это действительно видели и слышали, как и рас сказываете, но то, что случилось на Патриарших, настолько необыч но, бывает так редко, что, конечно, ошибка его извинительна.

– А может, этот с дырявым глазом сумасшедший?

Гость рассмеялся.

– Не беспокойтесь, мой друг, – ответил он, – я искренно позави довал бы вам, если бы вы имели одну десятую часть, слышите – одну десятую его ума.

– Так, стало быть, он был у Пилата.

– Без сомнения, – отрезал гость, – и я, клянусь, отдал бы связку ключей Прасковьи Васильевны, ибо больше мне отдавать нечего, это все, что у меня имеется в жизни, за то, чтобы послушать его.

– А зачем он вам так понадобился?

Тут гость рассказал свою печальную историю.

– Дело, видите ли, в том, что я написал роман как раз про этого самого Га-Ноцри и Пилата, – заговорил гость и явно взволновался.

– Вы – писатель? – спросил с великим интересом Иван.

– Я – мастер, – ответил гость, и стал горделив, и вынул из карма на засаленную шелковую черную шапочку, надел ее, также надел и очки, и показался Ивану и в профиль, и в фас, чтобы доказать, что он действительно мастер.

Затем, взяв с Ивана честное слово, что тот поступит как джентль мен и никому ничего не повторит, гость рассказал дальнейшее.

Выяснилось, что он написал этот роман, над которым просидел три года в своем уютном подвале на Пречистенке, заваленном книга ми, и знала об этом романе только одна женщина. Имени ее гость не назвал, но сказал, что женщина умная, замечательная…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава I НЕ РАЗГОВАРИВАЙТЕ С НЕИЗВЕСТНЫМИ!

Весною, в час заката, на Патриарших прудах появилось двое граж дан.

Первый из них, приблизительно тридцатипятилетний и прежде временно облысевший, лицо имел бритое, одет был в серенькую лет нюю пару, приличную шляпу пирожком нес в руке.

Другой, двадцатитрехлетний, был в синей блузе, измятых белых брюках, в тапочках и в кепке.

Оба проделали, по-видимому, значительный путь по Москве пеш ком и теперь изнывали от жары.

У второго, не догадавшегося снять кепку, пот струями тек по заго ревшим небритым щекам, оставляя светлые полосы на коричневой коже.

Первый был не кто иной, как Григорий Александрович Мирцев, секретарь одной из столичных литературных ассоциаций, сокра щенно именуемой «Массолит», и редактор двух художественных журналов, а молодой спутник его – входящий в большую славу поэтсамородок Ваня Понырев.

Попав в тень начинающих зеленеть лип, писатели бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Воды».

Да, следует отметить первую странность этого страшного вечера. Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Бронной ули це, не было ни одного человека. В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, добела раскалив Москву, в сухом тума не валилось куда-то за Садовое кольцо, никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.

– Нарзану дайте, – попросил Мирцев.

– Нарзану нету, – ответила женщина в будочке.

– А что есть? – спросил Мирцев.

– Абрикосовая, только теплая, – сказала женщина.

– Ну, давайте, давайте, давайте, – нетерпеливо сказал Мирцев.

Абрикосовая дала обильную желтую пену, в воздухе запахло оде колоном. Напившись, литераторы немедленно начали икать, рас платились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиною к Малой Бронной.