Тут только Бенгальский нашел в себе силы и шевельнулся. Стара ясь овладеть собою, он потер руки и голосом, по возможности звуч ным, заговорил так:
– Итак, граждане, мы с вами видели сейчас случай так называе мого массового гипноза. Чисто научный опыт, как нельзя лучше до казывающий, что никаких чудес не существует. Итак, попросим мосье Фаланда разоблачить нам этот опыт. Сейчас, граждане, вы увидите, как эти якобы денежные бумажки, что у вас у всех в руках, исчезнут так же внезапно, как и появились.
Тут он зааплодировал, но в совершенном одиночестве. На лице при этом у него было выражение уверенности, но в глазах ее не бы ло ни капли, скорее выражалась мольба.
Публике речь Бенгальского не понравилась; наступило полное молчание, которое было прервано клетчатым Фаготом.
– Это опять-таки так называемый случай вранья, – прокричал он козлиным тенором, – бумажки, граждане, настоящие!
– Браво! – восторженно крикнули на галерее.
– Между прочим, этот, – и тут клетчатый нахал указал на Бен гальского, – надоел мне! Суется все время куда его не спрашивают, ложными замечаниями портит сеанс. Что бы с ним такое сделать?
– Голову ему оторвать! – сказал кто-то сурово на галерке.
– Как вы говорите? Ась? – тотчас отозвался Фагот на это безоб разное предложение. – Голову оторвать? Это – идея! Бегемот! – за кричал он коту. – Эйн, цвей, дрей!
И произошла вещь невиданная. Шерсть на черном коте встала дыбом, и он раздирающе мяукнул. Затем прыгнул, как пантера, пря мо на грудь к Бенгальскому, а оттуда на голову, пухлыми лапами вце пился в жидкую шевелюру и в два поворота, дико завывая, сорвал го лову с пухлой шеи.
Две с половиной тысячи человек в кабаре как один вскрикнули. Безглавое тело нелепо загребло ногами и село на пол. Кровь потока ми из растерзанной шеи бежала по манишке и фраку.
Кот передал голову Фаготу, тот за волосы поднял ее и показал пуб лике, и она плаксиво крикнула:
– Доктора!
В партере послышались истерические крики женщин, а на гале рее кто-то невольно рассмеялся.
– Ты будешь всякую чушь собачью [молоть] в другой раз? – гроз но спросил Фагот.
– Не буду! – ответила голова, и слезы покатились из ее глаз.
– Ради бога, не мучьте его! – вдруг на весь театр прозвучал жен ский голос в партере, и видно было, как замаскированный повернул в сторону голоса лицо.
– Так что же, граждане, простить, что ли, его? – спросил клетча тый у публики.
– Простить, простить! – раздались вначале отдельные и преиму щественно женские голоса, а затем они слились в дружный хор с мужскими.
– Ну что же, все в порядке, – тихо проговорил замаскирован ный, – узнаю их. И алчны, и легкомысленны, но милосердие все-та ки стучится в их сердца. – И громко сказал: – Наденьте голову!
Кот и Фагот во мгновение ока нахлобучили голову на окровавлен ную шею, и голова, к общему изумлению, прочно и крепко села на место, как будто никогда и не отлучалась. Клетчатый мгновенно на хватал из воздуха червонцев, всунул их в руку бессмысленно глядя щему Бенгальскому, подпихнул его в спину и выпроводил со сцены со словами:
– Катитесь отсюда, без вас веселей!
Бенгальский, бессмысленно улыбаясь, дошел только до пожарно го поста и возле него упал в обморок.
К нему кинулись, в том числе и Близнецов, лицо которого было буквально страшно. Пока возились с Бенгальским и растерянный доктор совал в нос бедному конферансье склянку с нашатырным спиртом, Фагот показал новый номер, вызвавший неописуемый вос торг в публике.
Объявив:
– Таперича, граждане, мы открываем магазин, – он всю сцену ос ветил разноцветными лампионами. Появились громадные зеркала, по бокам которых засверкали гроздьями огни, а меж зеркал публика увидела парижские модели разных цветов и фасонов. В застеклен ных витринах появились сотни дамских туфель – черных, белых, желтых, кожаных, атласных, замшевых, с пряжками и без пряжек, с камушками на пряжках. Выше них заиграли шляпки.
Сладко ухмыляясь, Фагот объявил, что производит обмен старых дамских платьев и обуви на парижские, и притом всем гражданкам совершенно бесплатно.
Публика таращила глаза на сцену, веселые улыбки играли на лицах.
– Прошу! – орал Фагот. – Без стеснения. Пожалуйте, медам!
Колебание продолжалось еще некоторое время, пока какая-то хо рошенькая блондинка не вышла из десятого ряда и, улыбаясь улыб кой, которая показывала, что ей наплевать, не проследовала на сце ну по боковому трапу.
– Браво! – вскричал Фагот и тут же раскрыл перед смелой жен щиной витрину с платьями.
Блондинка деловито прищурилась, потрогала одно, потом другое и наконец решительно указала на сиреневое платье.
– Уи, мадам! – орал Фагот, явно изображая приказчика, и подвел блондинку к витрине с обувью.
Та бойко сняла туфли, и Бегемот вывалил перед нею целый ассор тимент туфель. Блондинка примерила сиреневую, потопала в ковер, деловито повернулась, осматривая каблук, спросила:
– А они не велики мне? Посмотрите, мосье, будьте любезны!
Фагот обиженно вскрикнул:
– Помилуйте, мадам!
И кот от обиды мяукнул.
– Я беру эту пару, мосье, – сказала блондинка, надела и вторую ту флю.
Бегемот с сиреневым платьем кинулся за нею за шелковую занаве ску. Публика, затаив дыхание, смотрела на сцену.
Через минуту из-за занавески вышла блондинка в таком платье, что в публике прокатился вздох. Блондинка с каменным лицом, уди вительно похорошевшим, остановилась у зеркала, тронула волосы, изогнулась, оглядывая спину, и затем проследовала к рампе.
Но тут ее перехватил Фагот и, изгибаясь, как червь, подал ей су мочку, сверкающую лаком, и красный футляр с духами.
– А это фирма просит вас принять на память! – сказал Фагот.
– Мерси, мосье, – надменно ответила блондинка, приняла дары и проследовала в партер.
Через минуту на сцену вереницей двинулись женщины.
– Я не позволяю тебе! – послышалось в общем говоре.
– Дурак, деспот и мещанин, не ломайте мне руку, – ответил жен ский голос.
На сцене шла суета, партер гудел в восторге. Какой-то мужчина су нулся было на сцену со словами, что у него жена дома и нездорова, так он передаст ей, и получил от Фагота две пары шелковых чулок.
Дамы возвращались со сцены в жакетах, бальных открытых пла тьях, в пижамах, разрисованных драконами, в халатах, несли в руках футляры, сумки, сверкающие пудреницы.
Неожиданно Фагот объявил, что магазин закрыт на ужин. Стон прокатился по залу, огни в лампах стали таять, витрины исчезли, шелковая занавеска провалилась сквозь землю, и за нею оказалась груда брошенных старых платьев и истоптанной обуви.
Фагот выстрелил в воздух, и вся эта груда провалилась сквозь землю.
И здесь вмешался в дело Аркадий Аполлонович Семплеяров.
– Все-таки нам было бы приятно, гражданин артист, – приятным баритоном проговорил Аркадий Аполлонович, и театр затих, слу шая его, – если бы вы незамедлительно разоблачили бы технику ва ших фокусов, построенных, конечно, на гипнозе, и в частности де нежные бумажки.
И чувствуя на себе взоры сотен людей, Аркадий Аполлонович приосанился и поправил пенсне на носу.
– Пардон, – отозвался клетчатый, – это не гипноз, я извиняюсь. И в частности разоблачать тут нечего!
– Браво! – крикнул бас на галерке.
– Виноват, – настойчиво сказал Аркадий Аполлонович, – все же это совершенно необходимо. Без объяснения ваши номера оставят самое тягостное впечатление у зрителя. Зрительская масса требует объяснения…
– Зрительская масса, – перебил его нагло клетчатый, – ничего как будто не заявляла? Но, принимая во внимание ваше глубокоува жаемое желание, извольте, я произведу разоблачение, драгоценный Аркадий Аполлонович. Но для этого начнем с частности. Один номерочек еще позволите?
– Отчего же, – отозвался Аркадий Аполлонович.
– Слушаюсь! – воскликнул Фагот и, потирая руки, осведомился у Аркадия Аполлоновича: – Вы где вчера вечером изволили быть, Аркадий Аполлонович?
При этом неуместном и даже, пожалуй, хамском вопросе лицо Ар кадия Аполлоновича очень изменилось.
– Аркадий Аполлонович вчера вечером был в заседании акусти ческой комиссии, – сказала презрительно пожилая дама, сидящая рядом с Аркадием Аполлоновичем и, как выяснилось вскорости в конторе при составлении протокола, оказавшаяся супругой Арка дия Аполлоновича.
– Нон, мадам, – решительно воскликнул наглый Коровьев, он же Фагот, – вы в полном заблуждении. Выехав на заседание, ко торое, к слову сказать, вовсе и не было назначено, Аркадий Апол лонович переменил маршрут и поехал на Елоховскую площадь и провел три часа в гостях у очаровательной Клавдии Никоновны Альберт, с которой предварительно уговорился днем по теле фону.
– Ай! – воскликнул кто-то в бельэтаже.
И тут в той же ложе сидевшая молодая дама, как выяснилось из то го же протокола, троюродная сестра Аркадия Аполлоновича, при ехавшая в Москву для продолжения артистического образования, воскликнула: