она мне, бац по морде, мол, ты кем себя вообразил? Ну я в атаку, и добился, Ирку прочь, да и остальных тоже. Ну и упивался счастьем, ничего не видел, а мне готовилась бомба замедленного действия. Почти полтора года какого-то сумасшествия, ничего не помню, чего делали, куда ходили, как проводили время… любил так, что снесло крышу.
Глеб отвернулся, уставившись в тёмное окно.
– Вы готовились к свадьбе?
Глеб снова глотнул виски и глубоко затянулся сигаретой.
– Свозил её в Париж, сделал там предложение, не потому что семью хотелось, а потому что дышать без неё не мог, жить вместе мы не жили, мать её была против, поэтому решили пожениться. Заранее договорились в ЗАГСе на 21 июля, лето, суббота, мне то всё равно было, я готов был хоть сию секунду расписаться, у меня цель одна была, чтобы не расставаться с ней, и чтоб мамашка её ненормальная не доставала нас. Но ей хотелось всё красиво. Надо было настоять на своём, расписались и жили бы вместе, а потом отпраздновали хоть летом, хоть весной. Но нет, я же делал всё, как хочет любимая женщина, и вот результат. Представляешь, – Глеб горько усмехнулся – я решил жениться, жениться в двадцать лет, раньше, чем все мои приятели, я, у которого баб было не счесть. И вдруг свадьба, любовь до гроба. Максималист… Но, я, правда, любил её. Развлекался, развлекался, и тут стоп, приехали. И дня не было, чтоб не виделись хоть на полчаса, хоть на пять минут почти полтора года какой-то идиллии, утопического счастья.
– А что случилось, она погибла?
– Что случилось? А случилось то, её мать не разрешала мне провожать её после наших свиданий, увидит, что я подвожу на машине или провожаю, и давай с ремнём на свою дочку, Элла боялась, врала, что давно меня забыла. Чем уж не устроил, не знаю. Меня вообще старшее поколение не жалует, вот увидишь, твоя мать, если познакомимся, тоже будет не в восторге. А итог всему этому, что трое подонков нападают на мою девочку в подъезде собственного дома, когда она идёт к маме, чтобы признаться, что выходит за меня замуж. Идёт мириться, несёт маме подарки, а мне запрещает идти с ней, а на завтра она должна переехать ко мне навсегда. Мы ждём этого дня. Она умоляет меня уехать в этот вечер, я сажусь в машину, уезжаю, на сердце неспокойно, но малышка так просила меня оставить их с мамой вдвоём. Приезжаю домой, не могу дозвониться, в итоге, звоню её матери, а Эллы нет. А её в это в это время насилуют и убивают… Лечу обратно, и успеваю только на последний её вздох, на последнее «люблю», умирает у меня на руках, вся истерзанная, – Глеб судорожно всхлипнул и потянулся к пачке сигарет, – чёрт, пять лет я пытаюсь прийти в норму, пять долгих грёбаных лет, и только кажется, ну вроде ничего, отдышался, и вот опять…
Глеб запустил стакан в стену, и он с грохотом разлетелся. Глеб схватил бутылку и хлебнул прямо из горла и сразу же закурил.
– Пять лет я думал, ну бывает, ужасное стечение обстоятельств, трое подвыпивших подонков, подвернулась им Элла, ни в ту минуту, ни в том месте оказалась. Я отомстил им, они поплатились, гореть им в аду, а оказывается, всё было подстроено, и не тогда, так чуть позже, в другом, может, месте, в другое время они всё равно бы поиздевались над ней. У неё просто не было шансов. А виноват во всём этом я один, это меня надо было убить, убить, потому что, я в девятнадцать лет развлекался с этой сучкой, и для неё эта была любовь, а для меня очередная девка, с которой можно было провести время.
– Было какое-то следствие по делу? А мать её что?
– Мать её ко мне: Глеб, как так? Единственная дочка. Но мне, знаешь, не до её слёз и раскаяний было, своих переживаний хватало. Я, у которого было всё, вдруг лишился самого ценного подарка жизни. Как жить дальше представления не было, попытался разбиться на машине в день её похорон, не вышло, машина и друзья спасли. Больница, амнезия, восстановление и туман… Наркота, забвение, полгода и меня нет. Подонков поймали, осудили, я им устроил в тюрьме весёлую жизнь, а оказывается не их надо было наказывать. Идиот, я же видел, что Ирка живёт в соседней квартире, там есть такой придурковатый сосед, вечно в друзья мне набивался и на моих баб пялился, вот она его и использовала, чтобы следить за нами.
Глеб снова хлебнул из горла.
– В общем, следователь душевным человеком оказался, содействие мне оказал, наказали мы их жёстко. Но мне это не помогло, ни хрена легче не стало. Вот ты, женщина, гораздо лучше справляешься с потерей мужа, чем я тогда. Я измерял тоску стаканами алкоголя, уколами и кокаином, а 21 июля вскрыл вены, чем причинил тебе такое горе. Вот и вся моя история. Ты говоришь, что я сильный человек. Нет. Сильный человек не позволил себе такое.
– Твоя сила не в этом, твоя сила в том, что ты всё переживёшь, ты вновь поднимешь голову и кнут, чтобы властвовать над всеми.
– Я тоже думал, что пережил, отлегло, отпустило. Катастрофа перевернула всё, я пожил другой жизнью, начал всё заново, избавился от наркозависимости, оделся в броню. И вот опять, вновь открывшиеся обстоятельства разбивают всю мою новую жизнь к чертям собачьим. Я устал, я вымотан, я больше не могу, эти думы, эти воспоминания, они убивают меня…
Глеб накинул капюшон спортивной кенгурушки, как будто отгораживаясь от всего, и уронил голову на стол.
– Можно посмотреть фотографию? – тихо спросила Диана.
Глеб, не поднимая головы, подвинул фото к ней. Диана поднесла фото ближе к свече. Глеб обнимал девушку сзади, и они, стоя в воде, беззаботно смеялись, молодые, красивые, счастливые, не ведавшие, что скоро её не станет, а он чуть с ума не сойдет от горя…
Диана заметила, что Глеб, не поднимая головы, пристально за ней наблюдает.
– Вы такие счастливые, мы с Даниилом тоже были счастливы.
Нервы Дианы не выдержали и по щекам покатились слёзы. Она оплакивала молодых, ушедших так рано, людей, своё разрушенное семейное счастье, трагедию Глеба, свои ранее высказанные несправедливые обвинения. А Глеб, в той же позе, лежа головой на столе, молча смотрел на неё, даже не делая попытки успокоить, он давал ей возможность выплакаться. Наконец он поднял голову, скинул капюшон.