– Я озолнитяю, – раздался где-то совсем рядом детский голосок.
Пэтси тихо засмеялась и продолжала гладить рубашку.
– Ты не озорничаешь, у тебя проблемы.
Горди сидел в грязи перед кухонной дверью. Между его толстенькими коленками был зажат кувшин с патокой, а у ног лежал Мейджор. Пес слизывал струйки патоки с кулачка Горди, виляя пушистым хвостом, который поднимал вокруг них обоих облака пыли.
Аннабель не знала, что бы она делала без маленького Горди, скрашивающего ее дни. Она все еще надеялась на освобождение Ройса, но надежда эта таяла с каждым часом. Со дня ее визита в Вашингтон прошло уже две недели, но ни об амнистии, ни о дате суда объявлено не было.
Напрасно Аннабель старалась не думать ни о приговоре, ни о страданиях мужа в одиночной камере. День и ночь ее преследовали кошмары.
Если бы только они позволили ей увидеться с ним! Всего раз… Чтобы она смогла прижать его к своему сердцу, пробежать пальцами по его волосам, коснуться его губ. Чтобы он положил руку на ее живот и ощутил движения своего ребенка.
Аннабель тряхнула головой, стараясь прогнать видение, и перед ее глазами предстал толстощекий карапуз, сидящий в пыли.
Малыш протянул ей свой кулачок:
– Поплобуй, тетушка Энни.
– Это тебе не поможет, прелесть моя. Иди сюда, тетушка Энни слишком толстая, чтобы наклоняться.
– Бедная тетушка Энн.
– И это не поможет.
Малыш решил, что если подкуп и лесть не помогли, то, возможно, послушание поможет. Он поднялся на ножки и подошел к тете с широкой улыбкой на лице и изрядным количеством пыли на всем теле. Мейджор побежал за малышом, продолжая слизывать с него патоку и вилять хвостом. Аннабель осторожно взяла мальчика за руку и повела на кухню. Она подняла его, поставила на стул и поморщилась, потому что спину пронзила резкая боль, а живот свело судорогой. Пэтси подбежала к ней.
– Не стоит вам в вашем положении поднимать ребенка, – сказала служанка. – Я вымою его.
– Ничего страшного, Пэтси.
Аннабель потерла спину и отошла в сторону, предоставив Пэтси возможность искупать малыша. Она беспокойно подошла к гладильной доске, оставленной Пэтси, и взяла в руки тяжелый утюг.
– Оставьте, Аннабель. В вашем положении не стоит гладить.
Аннабель с трудом улыбнулась:
– А кто гладил, когда ты была в таком же положении?
– Кларенс.
Аннабель опустила утюг на подставку.
– Кларенс?
– Только не говорите ему, что я вам рассказала об этом.
Аннабель рассмеялась. Боже, она, видно, сошла с ума.
Сначала плакала, потом захохотала как ненормальная, а теперь ее охватил животный страх. Аннабель снова ощутила боль.
Тело предало ее, решив произвести ребенка на свет раньше срока. Ранние дети очень слабы. Ее мама похоронила нескольких.
Ребенок Ройса. Она не может его потерять.
Аннабель подошла к кухонной двери и прислонилась к косяку, глядя во двор, где раньше стояли конюшни. Пэтси ласково болтала с Горди. Мейджор подошел и сел у ее ног.
Аннабель почесала пса за ухом, стараясь не думать о ранних детях, сидящих в тюрьме мужьях и матерях, умирающих во время родов. Но в этот момент она заметила на горизонте неясный силуэт. Это был черноволосый мужчина, грациозно восседающий на гнедом коне, и Аннабель медленно выпрямилась.
– Пэтси, подойди сюда.
Пэтси подошла, взяла Горди на руки и тяжело вздохнула:
– Все может быть. Но не стоит слишком надеяться. Он еще чересчур далеко, чтобы сказать с уверенностью.
Аннабель вцепилась в руку Пэтси и напряженно всматривалась в фигуру всадника. Ей так хотелось, чтобы это был Ройс.
– Присмотри за Горди, – прошептала она и вышла во двор.
Всадник исчез в тени дубов, а потом вновь выехал на залитую ярким майским солнцем поляну. Должно быть, он увидел ее, потому что резко осадил коня. Гнедой попятился, знакомым движением всадник натянул поводья.
Но Аннабель все еще отказывалась верить. Она закрыла глаза, а когда открыла, Ройс ехал ей навстречу.
Его косматые волосы ниспадали на воротник поношенного кавалерийского кителя, лишенного всех знаков отличия Конфедерации. Перо чайки со шляпы исчезло, но это была та же потертая шляпа, которую он носил на протяжении всех четырех лет войны. Он резко остановил коня и спрыгнул на землю. С минуту они просто стояли и смотрели друг на друга. Ройс судорожно сглотнул.
Он сдвинул шляпу на затылок, Аннабель взглянула в его глаза – эти неотразимые серебристые глаза – и поняла все без слов. Казалось, ее сердце перестало биться. Она приложила руку к груди над своим большим животом.
– Аннабель, – произнес Ройс, и его голос дрогнул.
Аннабель не находила слов. Она просто смотрела на мужа, и сердце ее наполнилось радостью и болью.
– Иди ко мне, моя милая Энни.
– Кажется, я не могу пошевелиться, – прошептала она.
Губы Ройса изогнулись в нежной улыбке, и он подошел к жене. Обнял ее, поцеловал. А потом отпрянул так резко, что шляпа слетела у него с головы.
– Господи, Энни!
Его рука задрожала, когда он положил ее на живот жены.
В уголках глаз и губ появились новые морщины, а на висках блестела седина. Но глаза оставались прежними. Аннабель погладила его виски, а потом положила ладонь на его щеку.
– Генерал Кинкейд, похоже, вы скоро станете отцом.
– Теперь мистер Кинкейд, дорогая. – Он осторожно подхватил жену на руки. – Энни! О, Энни! А не могла бы ты это сделать в положенный срок?
– Все будет хорошо, Ройс. Каждый день это случается с какой-нибудь женщиной.
– Конечно, все будет хорошо, ведь мы снова вместе.
* * *
Растянувшись в парчовом кресле, Бо спал, приоткрыв рот, и громко храпел.
Джулз устроился в старом потертом кресле-качалке с маленьким Горди, свернувшимся у него на руках. Малыш спал уже несколько часов. Глаза Джулза тоже были прикрыты, но Ройс знал, что он не спит, потому что спящий человек никогда не ворчит во сне. Ройсу казалось, что, если старик не прекратит ворчать, он непременно засунет ему в рот что-нибудь большое, твердое и круглое.
Ройс сжал кулаки и вновь принялся мерить шагами библиотеку.
– Черт возьми, отец, если ты сейчас же не положишь этот нож для вскрытия писем, я совершу отцеубийство, ей-богу.
Пейтон откинулся в кресле, стоящем возле письменного стола, и дотронулся до острого лезвия бронзового инструмента, хотя взгляд его был устремлен куда-то поверх плеча Ройса. Пейтон пытался скрыть свое беспокойство, но Ройс в эти дни был наблюдательнее, чем когда бы то ни было, и видел в холодном, бесстрастном взгляде отца отражение своего собственного растущего страха.
– Для этого нужно время, Ройс.
– Черт возьми, но ведь уже прошло шестнадцать часов!