Темно-красные вишни выглядели так заманчиво, что они согласно остановились.
Зыхарь, спрыгнув с коня, наклонился к бабке и громко крикнул:
— Бабуль, почем ягоды для защитников Раввены!?
Бабуля, открыв глаза и явив народу свой ясный взор, малость подпорченный белесым бельмом на правом глазу. Подозрительно оглядев их, она прошамкала:
— Чой кричишь, милок, я те не глухая! Пять нуммий, и забирай пять лопухов с вишнями!
Говоря это, она не мешкая, прихватила, один из лежащих перед ней сорванных листьев лопуха. Быстро свернув кулек из него, она наполнила его сочными ягодами и сделала попытку всучить Зыхарю.
— Бабуль, что так дорого, почти пол серебряного денария!?
Возмущенный живодерской ценой, Зыхарь злобно уставился на нее, надеясь напугать своим устрашающим шрамом, пересекающим его обличье.
Старуха в свою очередь, вылупившись на него своим бельмом, буркнула недовольно:
— Чо вперился, красавчик! А ты думаешь, легко вырастить и собрать ягоды?
Зыхарь полагал переглядеть ее, но верх остался за бабкой. В битве упрямых взглядов, все-таки победил опыт, солдат отвел свой поникший взор.
Венд, оказавшись рядом со старухой, учтиво обратился к ней:
— Уважаемая, лишь учитывая ваши тяжкие труды по выращиванию этих чудных ягод, даю Вам целых три нуммия!
Смягчившаяся, от неожиданного вежливого обращения к ней, бабуля скрепя сердце, согласилась:
— А ладно, милок, давай четыре нуммия, уважу тебя, не то, что этого варнака — она покосилась на поникшего громилу со страхолюдной отметиной на лице.
Получив медяхи, она заняла прежнее положение и мигом уснула, словно впав в беспамятство.
Довольные путники, поедая сочные ягоды, двинулись дальше по улочке.
Проехав чуть далее до поворота, всадники выехали на широкую улицу, ведущую, по словам давешнего водоноса, прямо к местной управе.
Вся дорога, по обе ее стороны, была усажена вишневыми деревьями.
Было их десятка два с лишним. Некоторые ветки, усеянные ягодами, от тяжести провисли, чуть ли не цеплялись за них. Зыхарь, нагнувшись, пропустил ветку, всю усыпанную темно-красными ягодами, прямо над своей головой.
Венд весь побагровел от зудящей, как надоедливый комар, мысли, от того, как их ловко провели. Он ненавидяще, с остервенением, ел вишни со своего лопуха.
Все молчали, не говоря друг другу ни слова. Они переживали невольное чувство досады от того, как их изворотливо, да что там изворотливо, это мягко сказано, уела и бессовестно посадила в лужу, эта старая карга.
Легат Орин усмехнулся и подбодрил их:
— Я надеюсь, это первое и последнее поражение в славном городке Илеме. Славно нас провели!
Все непроизвольно заулыбались, стараясь поскорее забыть об этом обидном, для их уязвленного самолюбия случае, подтрунивая друг над другом.
Навстречу им, громыхая, катилась тележка, запряженная понурой лошадкой, со стоящей на ней большой бочкой. Правил ею убеленный сединами, золотарь, не обращая внимания на солнце, кишащих возле него мух и отвратную вонь.
Проезжая мимо офицеров, он подозрительно покосился на них и придержал рукой черпак, которым черпал зловонную жижу из выгребных ям. Не доглядишь, так упрут его, эти вояки, никакого доверия им нынче нет.
Они старались задержать дыхание, пока дурно пахнущая бочка не прокатилась мимо них.
Светан, убирая руку, с зажимаемого им носа, посетовал на судьбу:
— И почему нам в день приезда не попался навстречу торговец специями и благовониями, или садовник, несущий охапку цветов в храм Солнца? Так нет, сначала старая шельма, а теперь вот этот смердящий дерьмовоз!?
Урий охотно поддержал его, сокрушаясь об упущенном ими случае:
— Еще и черпак не дал спереть, скряга!
Зыхарь, продолжавший как ни в чем не бывало трескать вишни, принюхался было:
— А я ничо не чую?
— Да тебе, как личину попортили, так и нюх, наверно, отбили!
Светан патетично произнес, стремясь сгладить впечатление от столь удручающего начала:
— Ну, что ребята, вот мы и прибыли туда, где нам предстоит новый взлет нашей армейской карьеры!
Венд, сплевывая косточки вишни, недовольно сказал:
— Да, такой дыры я не видел нигде. Даже у гиены под хвостом гораздо чище!
Бывший артист, картинно наморщив нос, от дивных ароматов витающих вокруг них, после проезда золотаря, согласился с ним:
— Воняет точно не хило!
Зыхарь добавил свою лепту:
— Ну, пусть мы в полной заднице и запросто нюхаем дерьмо, зато хоть здесь не будет синегорских бунтарей и вышколенных западных вояк.
— Зато там, вдали за рекой, полным-полно желтозадых кхандцев! — возразил Урий, ловко плюнув через щербатые зубы.
— Забудь про жаждущих нашей земли, желтолицых. Здесь в Сопределье, мы уйдем в отставку и все порастем мхом. Семьи заведем, дети появятся.
— Да, надежно нас сюда запрятали!
Приближаясь ближе к середине городка, их взору явилось некое подобие хорошей дороги. Она была недавно выложена новой красной брусчаткой. По бокам были прокопаны канавки и сделаны водостоки.
Было относительно чисто, заборы обмазаны глиной и побелены, кое-где были лавочки, заполняемые вечерами и пустующие сейчас по причине сиесты.
Сразу видно, центральная улица, предназначенная для проезда сановных гостей, того же наезжающего сюда, Наместника Сопределья, хотя бы.
Урий лихо оскалился:
— Клянусь палящим Солнцем, в последнее время не особо жалеющим нас, сейчас мы на площади увидим неслабый такой домик местного главы городишки, не чета этим никчемным развалюхам!
Худощавый Светан иронично усмехнулся и возразил ему:
— Урий, почему же ты не веришь в искреннюю порядочность нашей власти, сейчас ты увидишь истинную скромность провинциального, кристально честного человека, служащего лишь на благо нашей Родины — благословенной Раввены!
При выезде на площадь, их взору открылся массивный двухэтажный серый особняк, с большими стеклянными окнами. Большие оконные проемы снаружи были забраны коваными решетками, что не мешало им пропускать дневной свет снаружи. Витражи были подобраны под цвет стяга Раввены: из синего, красного и белого стекла.
Сам стяг Раввены, естественно, тоже присутствовал, безжизненно повиснув на флагштоке.
Несколько внушительных колон поддерживали широкий балкон с балюстрадами, увитыми побегами лозы с сочными кистями ярко — пурпурного винограда. Приятно было бы сейчас укрыться в прохладной тени, обдуваемой легким ветерком. С ленцой вкушая грозди, налитыми солнцем ягодами.
Площадь, выложенную красными гранитными плитами, видимо совсем недавно полили водой, чтобы дневная жара была не столь удушлива. На ее середине стоял неизменный бюст Первому Слуге Народа, Стиушу Благородному. Казалось, от выражения его пристального, сурового взгляда нельзя было скрыться нигде.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});