Читать интересную книгу История военного искусства - Ганс Дельбрюк

 Также неправильно утверждение Гиршфельда, что о ганнибаловых боях во время похода мы ничего не знаем не потому, что этих боев вообще не было, а вследствие отсутствия записей. Но разве мыслимо, чтобы на протяжении пути от Пиренеев до Роны войско в 59 000 чел. потеряло 13 000, что составило бы 22%? Вспомним всю древнюю военную историю, особенно по Цезарю, и мы увидим, как ничтожны в борьбе с варварами потери организованных войск, имевших хороших полководцев, пока они одерживали победу. Теперь представим себе, как ужасны были бы бои, потребовавшие таких огромных потерь, а между тем нам об этих боях ничего не сообщается. При этом протяженность всего похода от Пиренеев до Роны не превышала 35 миль (около 250 км). Если бы Ганнибал действительно потерял во время этого небольшого перехода 13 000 чел., то это относительно было бы гораздо больше, чем во всех его великих победоносных сражениях - при Треббии, Тразимене и Каннах, вместе взятых. Возможно ли, что в вопросе о такого рода боях историки отделывались краткими заметками, вроде того, что Ганнибал-де очистил себе путь частью силой, частью деньгами.

 И все это произвольное построение сделано из боязни допустить возможность неосторожного использования Полибием какого-либо ненадежного источника, - тем самым Полибием, относительно которого трижды в различных местах выяснено, что он в вопросах цифр и выкладок так же способен ошибаться, как и все люди, тем более что историки вообще редко относятся с особым вниманием к значению и роли цифр.

 Полибий сообщает нам, какие войска Ганнибал оставил в Испании и Африке (III, 33), а через две главы (III, 35) мы узнаем о количестве выступившего войска и о численности армии, с которой Ганнибал перешел Пиренеи. Гораздо дальше (III, 56) Полибий указывает, с какими силами Ганнибал прибыл в Италию, а еще через четыре главы (III, 60) - сколько у него осталось воинов при переходе через Рону. В первом и втором случаях Полибий ссылается как на источник на лацинийскую плиту. Отсюда Гиршфельд умозаключает, что эта плита служила источником и для других глав, иначе автор вряд ли мог бы избежать упрека в том, что он двукратным указанием на лацинийский первоисточник внушил своим читателям ничем не обоснованное доверие к остальным цифровым данным, взятым, по мнению Дельбрюка, из совершенно не внушающих доверия источников. Но это умозаключение методически совершенно ложно. Сам Полибий считает свой источник вполне надежным, иначе он бы им не воспользовался. Что современная критика с ее особо зорким взглядом усомнилась в этой надежности, не может быть истолковано, как спор о моральной личности Полибия. Мы можем сказать наоборот: если бы Полибий все свои данные черпал из одного источника, то было бы непонятно их расхождение. Все они, естественно, относятся к двум событиям - выступлению и прибытию в Италию. Но в рассказе Полибия о выступлении цифровые данные о выступивших и оставшихся разделены целой главой, и если здесь это обстоятельство может быть объяснено ходом повествования, то все же знаменательно, что в рассказе о прибытии раньше всего упоминается о цифре войск, достигших Италии, и лишь через четыре главы - о силах, сосредоточенных у Роны. Вместо того чтобы строить такое умозаключение: так как Полибий оба раза берет первую цифру из лацинийской плиты (о чем говорит вполне определенно), то, значит, он берет оттуда же и вторую цифру (о чем он совершенно не говорит), - нужно рассуждать наоборот: мы можем быть вполне уверены, что вторая цифра не взята из лацинийской плиты.

 В заключение Гиршфельд бросает мне упрек, что в показания достоверных источников я совершенно произвольно вношу свои поправки. Надеюсь, что по мере развития моего труда и этот уважаемый противник мало-помалу принужден будет признать, что моя критика основана не на произволе, а на знании дела.

 Впоследствии выступил в защиту моих аргументов Конрад Леман (Konr. Lehmann, Die Angriffe der drei Barkiden auf Italien, стр. 131). Если я считаю необходимым значительно сократить приводимые Полибием цифры военных сил Ганнибала при выступлении, то, по моему разумению, имеется достаточно оснований значительно повысить цифры этих сил, вступивших в Италию. Ганнибал вступил в Верхнюю Италию с 12 000 африканцев, 8 000 иберийцев, 6 000 конницы - это по сведениям Полибия, почерпнувшего свои данные из лацинийской плиты.

 Но в его передаче, несомненно, есть брешь.

 В сражении при Треббии (Полибий, III, 72) говорится о 8 000 балеаров и копьеносцев (пельтасты)55. А по Ливию (XXII, 379), в речи посланников тирана Гиерона упоминаются мавританские и другие стрелки, имеющиеся у Ганнибала (ср. XXIII, 26 и XXVII, 18). О них, по словам Полибия, ничего не сказано в лацинийской плите. Совершенно исключается, что Ганнибал, готовясь к предстоящим большим боям, во время великого похода, особенно в горах, не придал бы своему войску значительного отряда легковооруженных.

 Но также совершенно невероятно, чтобы 8 000 легковооруженных могли войти как составная часть в 20 000 чел. (по Неману) пехоты. В таком случае Ганнибал прибыл бы в Италию всего с 12 000 гоплитами, из которых при Каннах могло оказаться всего 9 000-10 000 чел. В этом сражении он в отдельных частях центра перемешал иберийцев с кельтами, а с африканцами совершил слева и справа обход; но нам неясно, ни каким образом 3 000-4 000 иберийцев были смешаны с 22 000 кельтских гоплитов, ни как распределенные на обоих крыльях 5 000-6 000 африканцев выполнили поставленное им задание. Свое настоящее лицо сражение получает лишь при предположении, что из 32 000 гоплитов было 11 000 африканцев, 7 000 иберийцев и 14 000 кельтов; лишь при такой предпосылке становится понятным, почему для усмирения взбунтовавшихся кельтов взяли из африканско-иберийского ядра такую значительную часть. Противоречат такому положению исчисления Полибия (III, 72), по которым силы карфагенской конницы, включая и усмиренных тогда кельтов, исчислялись лишь в 21 000 гоплитов и 8 000 легковооруженных. Конрад Леман (стр. 134) доказывает, что в этом сражении конница Ганнибала увеличилась по крайней мере на 7 000 кельтских всадников. Отсюда-де следует, что и пехота получила в подкрепление не меньшее, а большее число кельтов.

 Этот аргумент недоказателен. Ганнибалу была нужна не какая-нибудь пехота, а пехота дисциплинированная: тактический маневр, которым он собирался победить римлян (и действительно их победил), мог быть выполнен лишь сплоченными тактическими частями, управляемыми твердой рукой полководца. Как доказывают успехи Ганнибала, он такую пехоту и создал себе зимой 218/17 г. из перебежавших к нему кельтских наемников. В сражении при Треббии он имел их не больше, если не меньше 2 000. Во всяком случае не только возможно, но и в большой степени вероятно, что карфагенский полководец по прибытии объявил своим кельтским друзьям, что он в массовом наплыве пехоты не нуждается, - пусть лучше защищают свою родину от римлян. Объединившись же с его войском, она лишь значительно затруднила бы снабжение. Ганнибал просил кельтов лишь об их храброй коннице и фураже. Только после сражения при Треббии Ганнибал для наступления в глубь Апеннинского полуострова организовал большое количество кельтской пехоты. Таким положением разрешается и вопрос Канталупи, как могло ганнибалово войско при Каннах равняться 50 000 или 60 000, если оно тогда большей частью состояло из галлов? Такое положение совершенно невероятно, ибо, зная ненадежность союзников-галлов, Ганнибал никогда не сделал бы подобной ошибки.

 Если Ганнибал перешел Альпы с войском приблизительно в 34 000 чел., то выступил он приблизительно с 36 000. Около 20 000 он оставил в Африке, около 26 000 в Испании. Таким образом, в общей сложности он располагал войском не в 137 000, а лишь в 82 000 чел., но и это число вполне достаточно для обоснования вышеизложенных стратегических предпосылок.

 Если даже считать недопустимым, что Полибию было неясно, нужно или не нужно причислить легковооруженных, и что он при списывании с лацинийской плиты просто не заметил цифры, обозначающей 8 000 чел., то остается лишь предположить, что упущение сделано самим Ганнибалом, Ведь Цезарь, Фридрих и Наполеон в своих бюллетенях и мемуарах тоже часто преуменьшали численность своих боевых сил.

 Примечание к 3-му изданию. Хотя возражения, вызванные вышеизложенными вычислениями, и показали, что в имеющихся у нас источниках много противоречивых моментов, но они не побудили меня изменить свою точку зрения. Решающим было и будет то положение, что тяжеловооруженных испанцев и африканцев у

Ганнибала было значительно больше чем 12 000 чел. Исчерпывающим доказательством этого служат Канны. Противоположные доводы лишены всякой ценности для тех, кто принял гипотезу Дессау о пунических источниках Полибия.

СТРАТЕГИЯ СОКРУШЕНИЯ И СТРАТЕГИЯ ИЗМОРА ВО ВТОРОЙ ПУНИЧЕСКОЙ ВОЙНЕ

 Кромайер в своем сочинении "Борьба Рима за мировое господство" поставил интересный вопрос: в какой мере ведение Второй Пунической войны поддается подразделению на стратегию сокрушения и стратегию измора? Но подобно многим историкам он не разобрался в происхождении тех понятий, которым посвящен IV том настоящего труда. Он считает, что до Канн Ганнибал придерживался стратегии сокрушения, а после перешел к стратегии измора. Так как Ганнибал постоянно вызывал неприятеля на открытый бой, то вышеизложенное разделение как будто близко к истине. Но в действительности это не так. Если стремиться к бою в открытом поле значит быть стратегом сокрушения, то таким стратегом может быть назван даже и Фридрих Великий, Ганнибал же не только до 216 г., но и значительно позже. Несомненно, что Ганнибал и после Канн открыто стремился к бою, и если ему это не удавалось, то это зависело только от римлян. Ганнибал не менял своей стратегии; он с самого начала был стратегом измора и остался им до конца. Если бы он сначала был стратегом сокрушения, то он стремился бы к поражению римского войска, т.е. считал себя достаточно сильным для осады и взятия Рима. Но совершенно ясно, что Ганнибал никогда на это не рассчитывал, да и рассчитывать не мог. Очень ценно указание Кромайера, - благодаря ему я сам обратил внимание на значение нижеизложенного факта, за что ему весьма признателен, - что Ганнибал после Канн искал соглашательского мира с римлянами, а его договор с Филиппом Македонским (Полибий, VII, 9), несомненно, имеет предпосылкой дальнейшее существование Рима как державы и - даже больше - как великой державы.