Нумидиец нахмурился.
— Думаете, я лгу? Найдите Октавию!
Какой-то раб убежал и вернулся уже с сестрой Цезаря.
— Чего ты хочешь? — с тревогой спросила она, дрожащими руками протягивая свиток. — Что здесь такого?
Я пробежала первые строчки глазами: может, ошибка? Но нет, все на месте. «Кстати, надеюсь, что вы поздравите наше созвездие Близнецов с пятнадцатилетием как полагается». Созвездие Близнецов. Кастора и Поллукса. Двойня Леды, родные братья Елены Троянской. Вот только Кастор был убит и оставил Поллукса в одиночестве.
Я продолжала читать, но теперь уже вслух:
— «По возвращении я первым же делом позабочусь о том, чтобы устроить приличный брак. Не забудь упредить царевну Селену: пусть она заранее подготовится».
Потоки слез обожгли мне щеки. Я посмотрела на каждого из присутствующих и повторила:
— «Приличный брак». Один! Почему один? — От гнева мой голос сорвался на крик. — Он уже знал, что мой брат никогда не женится!
Сестра Цезаря ахнула.
Сев на кушетку, я продолжала:
— «Нет ответственнее момента, нежели переход из детства во взрослую жизнь; подобное событие заслуживает очень серьезных раздумий». Если эти слова не приговор, то что? Он желал Александру смерти! Последнему из Птолемеев. Сыну Антония. Превратившемуся в мужчину в пятнадцать лет!
— Нет! — не желала верить Октавия. — Нет… — прошептала она.
Агриппа твердо пообещал:
— Мы найдем убийц и будем пытать их.
Ложь. Кругом одна ложь. Август провез нас по улицам Рима и на глазах у плебеев притворялся, будто его заботит наше воспитание. Но как всегда, в глубине души он прекрасно знал, что мой брат никогда не наденет toga virilis. Сначала Цезарион, за ним Антилл, и вот — Александр.
Над головой грянул гром. Послышался голос Юбы:
— Оставьте царевну. Ей нужен покой.
Октавия медлила, и нумидиец твердо сказал:
— Иди позаботься о Луции.
Моя половинка. Мой близнец.
— Как мне жить без него? — еле слышно шепнула я. На лоб опустилась теплая ткань.
— Для начала поспи, — промолвила Галлия.
— Не желаю спать! — Я села и обвела комнату взглядом, полным отчаяния. — Хочу повидать его.
— Тело сейчас готовят к погребению.
— Где? — воскликнула я. — В безымянной могиле? Под одним из камней на Аппиевой дороге?
Обвиняющий взгляд остановился на Юбе.
— Ты все знал.
— Это просто смешно.
— На Палатине для Августа убивает лишь один человек.
Он сердито задвигал челюстью.
— И это не я.
— Уходи.
Нумидиец не шелохнулся.
— Убирайся отсюда! — закричала я страшным голосом.
Поморщившись, как от сильной пощечины, он развернулся и пошел к дверям.
— Юба! — окликнула Галлия.
— Да что с тобой? Он все знал. А может, и сам задумал!
— Не будь такой дурочкой, — отрезала она. — Юба никогда бы так не поступил!
— Откуда ты знаешь? Кому еще известны самые сокровенные мысли Августа?
— Его жене, — ответила Галлия, когда нумидиец ушел. — Ливия знает все.
— Но Ливии здесь нет!
— Зато остались ее рабы.
Бесцеремонно уложив меня на кушетку, Галлия пообещала:
— Их найдут. А ты отдохни. Теперь уже ничего не поделаешь…
Ласковый голос предательски дрогнул.
Галлия отвернулась, но было заметно, как сотрясаются ее плечи.
И она была не права. Я могла кое-что поделать.
Глава двадцатая
Я не позволила хоронить его без мавзолея. Опасаясь, что последняя из Птолемеев наложит на себя руки, Октавия написала Августу, и тот согласился. Тело брата целых три месяца оставалось в святилище Аполлона, в то время как над усыпальницей денно и нощно трудились рабочие, снятые со строительства Пантеона, базилики и римских бань. Все это время я не появлялась на людях, разве что кто-нибудь сам навещал меня.
Впервые услышав о гибели Александра, Марцелл сгоряча поклялся отомстить Ливии, а то и Августу, но я убедила его подождать и не восставать против дяди даже на словах. Зачем превращаться в очередную жертву, если достаточно потерпеть еще немного — и сделаться императором? Но и когда весна растопила зиму, его гнев не остыл. Когда сам Красный Орел развесил по Риму воззвания, в которых клеймил семью императора как убийц, обращающихся с гостями, словно с рабами, безнаказанно лишая их жизни, Марцеллу этого было мало. Обвинение так никому и не предъявили. Луция, несмотря на то что он выжил и мог описать нападавших, ни о чем не расспрашивали. Никто и не заикнулся о том, почему Александра нашли в его комнате — так, словно их близости вообще не существовало.
Я принимала пищу в одиночестве. Работала в одиночестве. А потом попросила разрешения переселиться из спальни, которую некогда разделяла с братом. Октавия отвела мне новую комнату, рядом с Антонией. Девушка навещала меня вечерами и приносила еду.
— Может, вернешься в триклиний? — спросила она однажды.
— Нет, — покачала я головой, — пока мавзолей не достроят.
— Но ведь он готов, — возразила она. — Погребение состоится завтра.
Я поморгала, глотая слезы. Жрецы Исиды и Сераписа искусно забальзамировали холодное тело, и мне каждый день разрешали навещать его в храме. Как жить дальше, когда брата больше не будет рядом?
— Кажется, осталось еще кое-что доделать.
— Ты что, собираешься строить гробницу до бесконечности? — воскликнула Антония.
Я повернулась и посмотрела в ее невинные серые глаза.
— Да. Собираюсь.
И сделаю мавзолей своим вторым домом. Когда Август вернется и выдаст меня за какого-нибудь одряхлевшего сенатора, я буду оставлять мужа при любой возможности. И пусть не разыскивает пропавшую женушку, иначе найдет меня уснувшей в объятиях Александра, в холодной мраморной вечности.
На глазах у Антонии заблестели слезы.
— Это противоестественно.
— Конечно. Как и смерть моего брата.
Похороны начались на Палатине. Когда процессия тронулась вниз по извилистым улицам, тысячи людей присоединились к ней, чтобы увидеть убитого египетского царевича. Рабы несли гроб на руках, а впереди шествовала семья императора. Я шагала рядом с братом, а за мной — Витрувий со своим сыном. Луций рыдал, словно человек, совершенно убитый горем. Страдания сильно ожесточили мое сердце, иначе, наверное, я подошла бы утешить несчастного. Однако в душе не осталось ни капли сочувствия. Оно закончилось, как и жизнь Александра.
Мы приближались к мавзолею по Аппиевой дороге, и мне вдруг подумалось: возможно, убийца брата шагает сейчас между нами. Но на каждом лице, куда ни взгляни, была написана искренняя скорбь. Октавия то и дело содрогалась от рыданий. Египетский жрец искусно скрыл следы шрама; Александра легко можно было принять за спящего, если бы не прозрачная вуаль на лице. На роскошных кудрях (брат обожал их расчесывать) — темных, сверкающих, как и прежде, поблескивала жемчужная диадема. Последний мужчина из Птолемеев, наша единственная надежда на возвращение. Мой брат и мой самый лучший друг. Вот и окончилась его недолгая жизнь.