— Люси? — изумилась Милена-режиссер. — Люси! Ты меня узнаёшь?
На Люси была все та же одежда, что и во время первого визита Милены в «Орел», только окончательно утратившая форму и цвет.
— Че? — буркнула Люси, поднимая глаза.
Она плакала. Слезы тихонько струились по сморщенным как печеное яблоко старческим щекам, застревая и теряясь между морщин. Впечатление такое, будто так же между ними терялись и глаза.
У Милены сердце зашлось от жалости, настолько потерянное выражение было сейчас у Люси.
— Милая, хочешь, я возьму тебе чего-нибудь выпить? — участливо спросила Милена. Теперь у нее водились деньги, и она могла себе позволить.
Лицо у старушенции исказилось гримасой.
— Бе! — крякнула она, подавшись вперед. В этот момент она чем-то походила на сердитую игуану. Затем лицо приняло прежнее потерянное выражение. — Я есть хочу! — обидчиво буркнула она и смахнула со стола кружку.
— Давай я тебе какой-нибудь еды возьму, — поспешила предложить Милена.
Она подошла к стойке, за которой высился мясистый бармен. Глаза его недружелюбно скользнули по Милене: по ее безупречно белой одежде, по новым кожаным сандалиям, ухоженным волосам. Этот взгляд ей последнее время доводилось ловить на себе не раз; видимо, так народ реагировал на партаппаратчиков.
— Ба-а, ба-а, — заикаясь, выдавил он, — ба-абки гони, за кру-у… кру-у!
«Ну вот, еще один. Бедолага, — подумала Милена. — Очередная жертва загадочной болезни. Уже третий за последние двое суток. Маркс и Ленин, неужели зараза эта на всех переползет?»
— За кружку, — закончила она за него и заплатила двойную цену. Отходя от стойки, Милена чувствовала, как тот сверлит ее спину глазами.
«Ох уж эти изменения, — мысленно вздохнула она, — люди от них добрее не становятся».
Она возвратилась к Люси.
— Пойдем, милая, — пригласила она, запахивая газовый шарфик, — найдем где-нибудь кафе, посидим.
— Ага, посидим. Сейчас и жрачки-то нигде не найдешь, — проворчала Люси. — Только будки эти с пережженными лепешками. Сожрешь одну, так потом не пробздишься. Индусы хреновы. Бе. Да из них в жару никто и не работает: сворачивают лавочку и сидят, в носу ковыряют под навесом.
— Мы куда-нибудь поприличней пойдем, милая.
Вид у Люси был отчаянно беспомощный.
— А ты кто?
— Мы с тобой встречались. Правда, только раз, — напомнила Милена.
Люси настороженно подалась вперед.
— Ой, а где я?
Милена объяснила.
— А который нынче год?
Милена сообщила и это.
— Вот ведь черт, — жалобно протянула Люси и снова заплакала. — Черт его дери! Все вьется и вьется веревочка, никак кончиться не может, — всхлипнула она, перебирая пальцами.
— Бедняжечка, лапонька ты моя. — Милена, опустившись рядом, попыталась взять в руки ее ладони — даже в жару холодные как ледышки, шишковатые и удивительно легкие.
— А я думала, ты моя дочка. Ее-то, наверно, теперь уж и в живых нет.
«Где сейчас ее друзья? — подумала Милена. — Почему она одна?»
— А где Старичок-Музычок? — спросила она.
Люси со строптивым видом высвободила руки.
— Я ему что, сторож, что ли? — ответила Люси, высокомерно воздев голову. — А он что, твой дружок? — спросила она бдительно.
— Нет. Я думала, твой.
— Видали мы таких дружков, — с гордым видом сказала Люси.
«Понятно. У них размолвка. Вот почему она в печали».
— Ну что, милая, пойдем, все же где-нибудь перекусим.
— А ты кто? — снова спросила Люси.
— Я подруга Ролфы.
Лицо старушки сделалось мечтательно-нежным.
— A-а, Ролфа. Вот это была душка. Померла, наверно?
— Нет, — ответила Милена, а сама подумала: «Хотя в каком-то смысле да». — Ну что, пойдем в кафешку, и я тебе все про нее расскажу.
— У-у-у, вот это будет прелестно. — Люси вмиг расцвела. Выпрямлялась она не сразу, а как-то урывками; при этом кости и суставы хрустели так, будто туловище старушенции состояло только из них. В какой-то момент Милене даже пришлось ее подхватить, иначе бы та опрокинулась. Буйная оранжевая грива имела теперь несколько землистый оттенок.
— Ну, как я смотрюсь? — между тем осведомилась Люси.
— Восхитительно, — одобрила Милена.
— Врешь. — Лицо у Люси сложилось в смешливую, плутоватую гримасу. Она подхватила Милену под руку. — Пока, Генри, — обратилась она к бармену, — или как там тебя. Я ухожу отобедать со своей племянницей. — Люси не шла, а скорее подскакивала как воробушек, отталкиваясь двумя ногами сразу. Милену она крепко держала под руку.
— Генри очень даже славный парнишечка, — щебетала она на ходу, — не смотри, что он индус. Они, если с воспитанием, вполне приличные люди.
— Он не индус, — пояснила Милена. — Кожа у него темная из-за родопсина.
— Какой псиной его ни назови, а зря их всех сюда понапустили. Ни одного лица светлого нынче на улице не встретишь.
Выбравшись на залитый светом тротуар, они одновременно заслонились руками от солнца.
— Ой-й-й! — Люси долго щурилась, прежде чем глаза наконец не привыкли к яркому свету. Милена пробовала объяснить: родопсин — это такой вирус, от которого кожа у людей становится лиловой.
— Что? Так мы все теперь чернокожие?! — вскинулась Люси. Она поглядела себе на запястья — кстати, в самом деле потемневшие от въевшейся грязи. В панике она принялась их отскабливать.
— Да нет же, Люси, нет. Не чернокожие. Речь идет о химическом веществе, которое вводится для того, чтобы солнечный свет преобразовывался в сахар.
— Ох уж не знаю, — со вздохом покачала головой старушка.
Прогулка была благополучно продолжена. Люси подскакивала с озадаченным видом.
— Тут знаешь, скажу я тебе, какое дело, — говорила она. — Это все равно что, когда я работала на почтамте… Ты знаешь, что такое почтамт?
— Нет, — призналась Милена.
— Так вот, люди посылали такие квадратики бумаги — выразить этим друг дружке свою любовь и симпатию. И что-нибудь на них писали, от руки. Вот уж когда я была горазда! Переправляла все точки над «i» в цветочки или же сердечки. А все «о» делала крупными и кругленькими, как апельсинчики. Чтобы смотрелось красиво. Это было как раз после школы, а в школе мы все этим занимались. Это было, знаешь, жутко модным: столько народу, и все на бумаге посылают друг другу весточки о любви. Хотя, понятно, не только о любви. Были там и разные счета, циркуляры.
Чтобы угнаться за смыслом витиеватого повествования Люси, Милене приходилось напрягать все свои вирусы.
— И вот ты всякий раз подходишь к двери, где щель для писем, а сам, замирая, ждешь: вдруг там какая-нибудь весточка с добрым словом, которую принес тебе почтальон.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});