у английских поместий и церковного патронажа французских монастырей. Иронично, что система присвоения бенефиций, которая, как мы видели выше, считалась критической проблемой в этот период, должна была поощряться самим королем для поддержки основанных им монастырей[916]. О личном участии Генриха в этом предприятии свидетельствует тот факт, что в первом завещании, которое он составил через несколько месяцев после подписания хартии об основании монастыря, он оставлял 1.000 фунтов стерлингов своему новому монастырю для завершения его постройки.[917] Кроме того, Генрих даровал монастырю привилегию освобождения от всех налогов и требований светской службы. Он рассматривал его, как подчеркивается в уставе, как место молитвы, где монахи будут ходатайствовать за него при жизни и за его душу после смерти, а также за его родственников и всех умерших. Кроме того, они должны были молиться о благе королевства[918].
Основав картезианский монастырь в Шине, Генрих поступил так же, как и другие до него. Он демонстрировал свое восхищение идеалами ордена, подчеркивая при этом тот факт, что аскетичная жизнь заслуживает восхищения и поддержки мирян того времени. Его второе основание имело более чем новаторский характер, отражая интерес короля к последним событиям в монашеской жизни, на этот раз в Скандинавии, где шведская аристократка Бригитта в прошлом веке основала новый орден для мужчин и женщин, правила которого, однако, еще не получили должного папского одобрения. Когда в 1406 году Филиппа, младшая из двух сестер Генриха, вышла замуж за Эрика, короля Дании и Швеции, внучка Бригитты, назначенная главой ее двора, взяла ее с собой, чтобы посетить центр ордена в Вадстене. Именно здесь сэр Генри (впоследствии лорд) Фицхью, который однажды станет камергером Генриха, пообещал наделить орден землями, которые он держал в Черри Хинтоне, недалеко от Кембриджа. Хотя Фицхью в итоге не выполнил это обещание, не исключено, что он сыграл важную роль в оказании влияния на нового короля в деле создания монастыря ордена в 1415 году.
Монастырь, основанный в довольно болотистой местности у Темзы в Айлворте, почти напротив картезианского монастыря, о котором уже шла речь, был заложен самим королем в присутствии Ричарда Клиффорда, епископа Лондона, 22 февраля 1415 года[919]. Как явствует из хартии об основании, засвидетельствованной 3 марта в Вестминстере целой плеядой самых важных людей королевства, монастырь должен был стать местом для молитвы, где можно было бы возносить благодарения Богу и ходатайствовать перед Троицей, Девой Марией и святой Бригиттой о благе короля и королевства. По словам Генриха, он стремился к миру, и именно как истинный сын Бога мира он создавал общину из шестидесяти монахинь под руководством настоятельницы и двадцати пяти монахов во главе с одним из них, называемым "духовником". Община (восемьдесят пять человек представляли тринадцать апостолов, включая Павла, и семьдесят два ученика) должна была молиться за Генриха как при его жизни, так и после его смерти; за его отца Генриха IV и за "нашу самую дорогую мать" Марию; за его деда, Джона Гонта, и его жену Бланку; за всех предков короля и всех усопших верующих. Живя по уставу святого Августина, мужская и женская части общины должны были жить совершенно отдельно, хотя монахини и монахи, похоже, сходились на церковные службы в одной церкви: монахини — наверху, монахи — внизу. Духовное руководство, однако, должны были осуществлять монахи-мужчины, некоторые из которых должны были быть рукоположенными священниками[920].
Монастырь, был одобрен буллой Мартина V 18 августа 1418 года и получил в свое распоряжение церкви в качестве части пожертвования. В этом, как и в наследстве в 1.000 фунтов стерлингов, переданном ему королем по завещанию 1415 года, с ним поступали так же, как и с соседним картезианским монастырем в Шине. Можно порассуждать о названии Сион, которое дал ему Генрих. Один из холмов Иерусалима, Сион навевает мысли о доме Божьем или о небесах как последнем пристанище верующего. Основополагающий устав так же хорошо говорит нам, почему Генрих выбрал это имя: Сион был видением мира, выбранным "истинным сыном Бога мира, который даровал мир и учил миру, и выбрал Святую Бригитту как любительницу мира и спокойствия". Эти факты не должны остаться незамеченными. В 1414 году Генрих вел переговоры с французами о своих правах на их страну; в 1415 году он вступил в войну, чтобы поддержать справедливость этих требований. Справедливость принесет мир, а Генрих всегда утверждал, что хочет не больше того, что принадлежит ему по праву. Монахи основанного им монастыря, частично посвященного святой Бригитте, также должны были молиться ей о мире; они должны были делать это в месте, которое, в силу присвоенного ему имени, можно рассматривать как олицетворение фактического достижения на этой земле небесной цели мира. Когда мы пытаемся понять, что Генрих думал не только о войне, но и о мире в ранний период своего правления, имя Сион приобретает определенное значение.
Вскоре были назначены настоятельница и духовник нового монастыря, а в мае 1415 года из Швеции прибыли несколько монахинь и один монах. Однако, вероятно, из-за разногласий по поводу толкования "Устава Бригитты", который из-за церковного раскола еще не было должным образом принято церковью, только летом 1418 года, в ответ на просьбу самого Генриха, было получено одобрение Мартина V. До этого мало что удалось сделать. Но 1 апреля 1420 года (король-основатель в этот момент находились во Франции) тридцать семь мужчин и женщин приняли обеты, и монастырь, которому суждено было переехать на новое место десятилетие спустя, начал свое существование. 5 мая первая настоятельница и духовник были официально утверждены епископом Лондона[921].
Как, спросим мы, выглядела эта новая "смешанная" община для внешнего мира? Поучителен взгляд стороннего наблюдателя, который сам был монахом. Томас Уолсингем, бенедиктинец из Сент-Олбанса, человек зрелых лет, который провел свою жизнь в мужской монашеской общине со множеством контактов за пределами монастыря, около 1420 года, опубликовал свой некритичный взгляд на то, как он относился к этому последнему пополнению монашеской общины. Факты, которые он привел, позволяют предположить, что у него была копия устава об основании монастыря. Он говорил об их аскетизме: они использовали не лен, а шерсть; они должны были каждый год подсчитывать, сколько пищи они будут потреблять в течение следующего, и поэтому не могли позволить себе ничего тратить; им не разрешалось иметь имущество, и ни один посетитель не мог войти в их обитель. Это была жизнь по правилу Христа, которую Уолсингем кратко описал ("прежде чем поспешить к другим делам") со смесью благоговения и неверия. Как могли мужчины и женщины, живущие в монастыре, существовать так близко друг к