Читать интересную книгу Аналогичный мир - 4 (СИ) - Татьяна Зубачева

С утра всегда народу на занятиях было меньше, чем вечером, и то, что они оказались вдвоём, не удивило их. У доски объявлений они ещё раз проверили списки классов и расписание. Их класс — девятый «а», а… а комната другая, а в их тогда кто теперь? Просто буква, без номера? Ладно, потом всё выясним.

Гардероб ещё не работал, и они, как были, в куртках — Эркин в джинсовой, а Тим в кожаной — поднялись по лестнице на свой этаж.

— Уроков шесть, а нас двое, — разжал губа Эркин.

— Предметов четыре, — поправил его Тим. — Ну и что?

— Так и букетов два, — улыбнулся Эркин. — Делить придётся.

Тим, помедлив с секунду, кивнул.

— Придётся. Ты потому у бабок и купил, чтобы переделать?

— Ну да, магазинный букет не растеребишь, — улыбался Эркин.

Тим про себя договорил, что четыре магазинных букета обошлись бы намного дороже и передал свой букет Эркину.

— Делай, а я схожу за ведром, поставим пока, чтобы не завяли.

Кабинет был открыт. Тим от двери ловко забросил свою сумку в угол, где обычно сидел, и ушёл, а Эркин стал перебирать цветы. Четыре букета… так и вот так, и чтоб нечётное количество было, в России чётное к несчастью, он про это сколько раз слышал, физику Мирон Трофимович ведёт, ему лучше вот так, более строго, а биологию кто? Да, Аристарх Владимирович, ну, ему вот так. Жалко, что мальца нет, он в этом хорошо разбирается.

Тим принёс ведро с водой и банку.

— Какой сначала?

— Вот этот.

Букет для Полины Степановны они поставили в банке на стол, а остальные в ведре в угол за столом Тима. Сняли и положили на стулья куртки, оставшись в белоснежных, нарядных и без галстуков рубашках: какие галстуки, когда им обоим после школы в цех. Еле-еле успели до звонка.

Полина Степановна вошла в класс со звонком и ахнула, увидев букет. Тим и Эркин дружно встали, здороваясь и поздравляя с праздником.

— Здравствуйте, здравствуйте, — улыбалась Полина Степановна. — Спасибо, ребята, и вас так же.

Но уже через несколько минут урок пошёл по обычному порядку.

А когда до звонка оставалось минуты три, в класс заглянула девушка — Эркин видел её как-то в книжном магазине — кивнула Полине Степановне и исчезла.

— Это привезли учебники и другие книги на продажу, — объяснила Полина Степановна. — На перемене сходите и купите себе всё, что нужно, — и улыбнулась. — И они уже ваши собственные будут.

И почти сразу зазвенел звонок.

— Идите-идите, — кивнула Полина Степановна, отпуская их.

Внизу напротив гардероба на составленных в ряд буфетных столах лежали стопки книг.

— Девятый? — спросила Эркина девушка, заглядывавшая к ним в класс. — Будете брать комплект?

Прикинув, сколько у него с собой денег, Эркин кивнул. Полный комплект взял и Тим.

— Вы весь день здесь будете? — спросил Эркин, подравнивая ладонью стопку.

— Ну да, — кивнула девушка. — Будет же ещё и вторая смена.

Эркин успокоился: на два комплекта ему не хватает, а так Андрей себе свой купит.

На столах были, кроме учебников, ещё книги, тетради, линейки, ручки, карандаши, всякие нужные в учёбе мелочи… Но тетради у Эркина были, мелочёвки всякой Андрей ещё раньше накупил, оба ящика в письменном столе забиты, так что… и так набрал.

Они еле успели вернуться в свой класс и перебрать покупку, отыскивая нужные для урока учебники, как прозвенел звонок.

Полина Степановна удовлетворённо кивнула, увидев на их столах стопки книг.

— Ну и отлично. Откройте седьмую страницу. Первое упражнение.

Эркин аккуратно разгладил ладонью тетрадный разворот и взял ручку. Всё, теперь всё побоку, пошла работа всерьёз.

Как он и планировал, проснулся Бурлаков к полудню. Вернее, проснулся он гораздо раньше, но до полудня валялся в постели, читая, почитывая и просматривая сваленные вечером на тумбочке и полу книги, журналы и газеты. Потом решил, что всё-таки пора вставать. Ещё с час пошлялся по квартире во всяких домашних мелочах и хлопотах. Потом побежал в Комитет, и вот тут всё и началось. Там только зайди и сразу навалятся дела и проблемы, которые без тебя, ну, никак и никогда. В Университет вырвался только вечером, хорошо ещё, что кафедра заседает в другой день. Он ещё пытался противостоять столичной суете, но Царьград ничьих резонов не признаёт, ему и кровь что вода, словом… словом, к себе он вернулся уже в темноте. Поужинал остатком Машиного пирога с чаем и сел в кабинете разбирать почту.

Письма не отсортированы, даже не подобраны по датам на штемпелях. Бурлаков улыбнулся: Маша хотела показать, что не вмешивается в его дела, письма-то лично ему, председателю пишут в Комитет. Он смотрел на эту груду и хотел одного: сгрести её и сжечь. Вот только где? Камина или печки нет, прямо на полу, скажем, в тазу в ванной или во дворе… во зрелище будет! Интересно, откуда раньше приедут по вызову соседей: из милиции или психушки?

Под эти мысли он брал письмо за письмом, смотрел обратный адрес, вскрывал конверт, быстро проскальзывал глазами по тексту и швырял. В лоток к ответу, хотя хотелось в корзину под стол. Отвечать неохота, но надо. Эти люди никак не виноваты в том, что ни один конверт не подписан Бурлаковым. Нет больше Бурлаковых. Он знал это и раньше, но справка из Центророзыска поставила точку. Как нет и Академической Деревни — квартала профессорских домов и особнячков, чуть ли не ровесников Университета, набитых старой мебелью и старинными книгами, где громоздились папки с рукописями, старились, превращаясь в антиквариат, вещи… как они горели в те бомбёжки. Он успел увезти Римму и детей. А потом… потом не успел. Думать об этом было нестерпимо.

Бурлаков загасил в пепельнице очередной окурок и взял следующее письмо. От кого? Гришка? Жив?! Этот, исписанный карандашом — полевая привычка не писать чернилами, чтобы не размыло случайным дождём — тетрадный листок он прочитал уже внимательно. Сашка уцелел? Великолепно! И Тришка? Ну… неужели вся их пятёрка выжила?! Он положил листок на стол и закурил. Да, Мишка, Гришка, Сашка, Тришка и он — Гошка, вся их неразлучная пятёрка из Академической Деревни, их отцы, деды и прадеды ссорились на Университетском Совете, собирались для преферанса или на музыкальные вечера и домашние спектакли. Тришкина мать была блестящей пианисткой, дед Сашки хорошим виолончелистом, да все в их Деревне играли, какой дом ни возьми, старая неистребимая закваска: пять языков в обязаловке, музыка, рисование и независимость мышления с детства, самое страшное оскорбление — компилятор, и приговор к высшей мере — плагиатор. И старая жёлто-белая, в классическом стиле — на левой колонне парадного портика отбита штукатурка — двухэтажная школа. Обычная официально «микрорайонная», а по-бытовому «академическая» школа, парты столетней давности и новейшие приборы, «твой папа тоже гуманитарий, но арифметику никогда не прогуливал», зажатый забором сад с аккуратными делянками для опытов по ботанике и общей биологии и старым корявым дубом, о котором говорили, что он старше Царьграда и что именно под ним стоял жертвенник древних волхвов. Он долго верил в эту легенду. Дуба тоже нет, расщепило в одну из бомбёжек, а обломки сгорели в печурках уцелевших домов. Ладно. Значит, Гришка в экспедиции, вернётся через год, понесло его на Равнину, хотя… где же ещё работать этнографу, там сейчас самое поле, непаханое. И Сашка-Камнегрыз, геолог — там же. О Мишке не знают, ладно, напишу им о Вояке, что, дескать, жив и… и больше ничего не надо, сами поймут. Тришка… стоп-стоп, Тришка в Царьграде, а это что за идиотство? «Зайди к нему в Монастырь». Монастырей в Царьграде всегда хватало, в иные времена и с явным избытком, но без названия, просто Монастырём всегда был один — старейший, резиденция первых митрополитов, а потом патриархов, пока не был выстроен Спасов, уже который век патриаршая резиденция, а Монастырь остался местом для думающих о Боге, а не о власти. Интересно, значит, Тришка всё-таки ушёл туда, хотя… куда же ещё мог попасть Богомол.

Гришкино письмо Бурлаков положил отдельно, в старую кожаную папку. Такая же была у деда и тоже для личной переписки, он потому и купил её у старьёвщика, что похожа, очень похожа.

Опять письма от прошедших через их лагеря, благодарят, рассказывают об успехах, зовут в гости. Ответить надо, конечно, не за что обижать их молчанием.

А это? Чёткий красивый почерк, каждая буковка отдельно, как в монастырских летописях, тамошние хронисты так и не признали новомодной — всего-то шестьсот лет, как появилась — скорописи и упрямо ведут свои записи так же, как и тысячу лет назад, только чуть-чуть изменив лексику. Но этот почерк не монастырский, скорее, да, чертёжный. Обратный адрес… Загорье? А! Вспомнил. Ну, у какой гадалки она на этот раз побывала?

«Уважаемый Игорь Александрович! У нас большая радость…» Ну-ну, и что там у них стряслось?«…приехал Андрей, живой и здоровый…» Какой Андрей? Её родственник, что ли? Рад за них, но он-то здесь с какого бока?«…оказывается, его только ранили. Его подобрали, спрятали от погромщиков и вылечили. Он долго болел, виза оказалась просроченной, и Андрюша два месяца заново ждал…» Андрей… то же имя, нет, это совпадение, только случайное совпадение, распространённое имя, мало ли тёзок, однофамильцев… «Андрюша устроился на работу в автокомбинате, пока рабочим, но будет учиться на шофёра. Эркин Вам рассказывал, что Андрюша всегда хотел быть шофёром. И будет ходить в школу для взрослых вместе с Эркином…» Нет, нет, не может быть, мёртвые не воскресают.