сказала! На месте!
Вот-вот из рук выпадет папка. Кружится голова. Кто-то рыдает – наверное, Аня. Перед глазами всё плывет.
– Марина Дмитриевна, нам этапировать его надо, опаздываем.
– Марина Дмитриевна, а че он всё еще лежит?
– Марина Дмитриевна, а чего ждем-то?
– «Скорую», сборище одаренных, «скорую», – скрежещет зубами Марина.
– Но скорая уже здесь.
Появляется доктор. Марина пьет воду из полупустой бутылки, которую ей одолжил один из журналистов. Интересно, что на это всё сказал бы Константиныч. Или Дима. Дима бы побеспокоился для начала о ее здоровье, а потом опять нашел бы повод к ней подкатить. Константиныч? Скабрезно бы пошутил.
Марину окружают мрази.
– Инфаркт, – говорит доктор сквозь пленку в Марининых ушах. – Надо срочно в больницу.
– А че, его в «Скорой» не подлатают?
– Вы в своем уме, уважаемый? Тут нужна реанимация, и срочно.
– У нас указание доставить подсудимого в изолятор, – продолжает упираться пристав.
– Вы хотите, чтобы у вас в автозаке человек умер? Чтобы вас уволили нахер?
– Хоть раз подумайте о чем-нибудь, кроме ваших блядских инструкций! – орет Марина.
– Да забирайте пациента своего куда хотите, – пристав вздыхает и уходит дальше по коридору. Медбратья раскладывают носилки.
…Марина стоит у распахнутого окна и дышит. Воздух чересчур свежий. Это ебаное холодное лето никогда не закончится, да?
Пристав в бронежилете стоит, раскачиваясь с пятки на носок, и смотрит, как «Скорая» увозит подсудимого.
Интересно, как пристав реагирует, когда у его дочери температура тридцать восемь.
Интересно, сколько денег он подарил детям коллеги на свадьбу.
Интересно, сколько раз в год его жена приносит в травмпункт синяки со словами «у холодильника дверца распахнулась, ударилась лицом».
Интересно, сколько стоит приобрести или смастерить прибор отключения совести. Интересно, доставляют ли их к месту службы приставов уже собранными.
Интересно, дотянет ли Марина домой, не отрубившись.
Интересно, остались ли еще таблетки.
Остались. Не отрубится.
Пока Марина едет домой, она думает о словах Димы. О том, как его избивали папкой. «Власть господствующего класса». Ее тоже сегодня избили папкой. Своего рода. Ну, частично она сама этому поспособствовала.
Прошу о снисхождении, ваша честь.
Фомин
В конце августа начали рассматривать дело по существу. К тому моменту Матвееву стало лучше, но адвокаты всё равно выезжали на следственные действия без него.
Им удалось назначить экспертизу, вопреки противодействию со стороны прокуроров и капитана Уланова, – и во многом благодаря расположению судьи Костюченко, которая неожиданно одобрила экспертизу, и даже не возражала против приглашения экспертов со стороны защиты, которые близко были знакомы с Цитриным и Матвеевым. Но выбора у них, в общем, не было: нельзя найти театрального эксперта, который не был бы знаком с тем, чем занимаются в Шевченко, – это и в обвинении хорошо понимали. Фомин, по крайней мере, понимал.
А еще он понимал, что на кону новое уголовное дело, но на сей раз справедливое. Ему нужно только немного помочь.
Защита уже была на месте – это Фомин понял по усиленному движению в коридоре третьего этажа, – но вот то, как выглядело ознакомление с материалами дела, повергло его в шок.
В комнате было шесть человек: защитники Матвеева Муравицкая и Руцкой, Цитрин со своим адвокатом Долгушиным, Уланов и Сергеев. Но помимо людей, тут теснились несколько башен из картонных коробок, уставленные томами дел полки и еще разложенная на столе Уланова аппаратура неизвестного происхождения. Защитники постоянно толкались друг с другом, пытаясь фотографировать материалы дела, которые как раз и хранились в безразмерных картонных коробках.
– О, Алексей, заходите, – махнул рукой Уланов. – Поприсутствуете при следственном действии.
– Скорее, при следственном издевательстве! – возвысила голос Муравицкая. – Нам тут и так продышать нельзя, а на осмотр у нас осталось – да, полчаса. Как вы сами нам любезно и сообщили.
– Вся следственная группа должна присутствовать при следственном действии, – безразлично пожал плечами Уланов. – Ничего не знаю.
– Уланов, можно вас на пару слов? – поманил его пальцем Фомин и отступил в коридор. Он покурил пять минут назад, а курить опять уже очень хотелось.
– Вы опаздываете, Фомин, – Уланов остановился в метре от него и сложил руки на груди. В такой позе он был похож на палочника, который не нашел для себя ветки и обхватил сам себя. – Это не очень профессиональное поведение с вашей стороны.
Фомин воззрился на него, облизнул губы. Посчитал до десяти, прежде чем ответить, и старался отвечать без гнева.
– Это издевательство. Они имеют право в нормальных условиях отфотографировать дело. А вместо этого тут происходит… Что это за пиздец происходит, Уланов?!
– Суд определил срок ознакомления с материалами дела, – пожал плечами Уланов. – Срок короткий. Поэтому приходится вот так изворачиваться.
Фомина перекосило.
– Я понимаю, что он вам много наобещал. Но вы видели утренние новости?
– Видел, – улыбнулся Уланов. – И я знаю, чью сторону выбрал.
– Чью же?
– Ту, у которой сила. А значит, и правда. Ничего, – он хлопнул Фомина по плечу. – Придет время, научишься выбирать и ты.
– Мы можем это закончить прямо сейчас. Завести дело. Расследовать всё, что они сделали. И потом…
Уланов отступил на шаг и рассмеялся.
– И как скоро такое дело дойдет до суда? Быстрее, чем тебя закроют? – Он смотрел на Фомина иронически. – Ну или признайся: тебе нахрен не всрались полковничьи погоны, да и капитанские тоже, и просто очень хочется на пенсию – чаек пить и котиков гладить?
Фомин прищурился.
– Уланов, вы же что-то крутое оканчивали, да? Типа МГУ? Прежде чем прийти на службу? Вас же там учили, наверно, основам права, да? Тому, что права человека превыше всего. Конвенции там, первая глава Конституции, что-то там про международные принципы и нормы?
Уланов едва не расхохотался.
– Удивляюсь, как долго ты со своими либеральными принципами продержался на этой службе, – он опять хлопнул Фомина по плечу и направился обратно в захламленный кабинет. – Бывай. А я пошел за своими погонами.
А всего пару часов и пять сигарет спустя Фомину позвонил сам Бобров. С одной небольшой просьбой и обещанием помочь.
Стригоев
Погода мерзкая была, слякоть. Ночью не выспался – шумели соседи, орала сигнализация под окнами, на их улице опять перекладывали асфальт… Лишь под утро удалось часок прикорнуть, а потом надо было выгуливать рыжего Баргеста, причем обязательно сорок минут, иначе Баргест начинал выть на дверь и рвать обои. Приютское прошлое не отпускало пса, но Стригоев привык.
Позавтракал яичницей с беконом. По ящику показывали, как в Хельсинки задержали бывшего замгубернатора Томской области Арсения Мидренко и переправили в Питер. На последней фотографии в инстаграме Мидренко обнимался с позолоченным человеком на одной из финских