Однако ему потребовалось всё его мужество и присутствие духа, чтобы принять результаты дальнейших проверок: когда один из дедикатов по просьбе врача принёс из библиотеки книги на дартакане и рокнари, выяснилось, что Умегат их тоже не может прочесть, а его рука утратила способность писать. Перо выпало из неуклюжих пальцев и запачкало чернилами льняные простыни. Умегат спрятал лицо в ладони и простонал:
— Я наказан. У меня отняли мою радость, моё убежище, моё утешение…
— Порой людям удаётся научиться заново делать то, что они забыли, — ободряюще сказала лекарка. — Вы понимаете речь… ваши уши не потеряли навык различать слова, вы не забыли знакомых вам людей. А случается и такое, я видела. Кто-нибудь может читать вам вслух…
Глаза Умегата встретились с глазами немого. По морщинистым щекам грума потекли слёзы. Маленький несчастный человечек прижал кулак ко рту и издал горький, полный отчаяния горловой стон.
Умегат вздохнул и покачал головой, забыв о своих бедах при виде их отражения на лице старика. Он потянулся к груму и сжал его руку.
— Ш-ш, тише. Ну, чем мы теперь не пара? — затем вздохнул и упал на подушки. — Никогда не говорите, что у Бастарда нет чувства юмора. — Глаза его закрылись, то ли от усталости, то ли из желания отгородиться от мира.
Кэсерил подавил собственный страшный вопрос: «Умегат, что же нам теперь делать?» Умегат был не в состоянии что-либо предпринимать или указывать путь. Может быть, даже молиться не мог? Кэсерил не осмелился просить его помолиться за Тейдеса при таких обстоятельствах.
Дыхание больного стало глубже, и он забылся беспокойным сном. Тихо и осторожно, стараясь не издать ни звука, грум выложил на край стола бритвенные принадлежности и уселся на стул ждать, когда проснётся его хозяин. Лекарка сделала пометки в своих бумагах и вышла в коридор. Кэсерил последовал за ней в галерею, выходившую на внутренний двор. Центральный фонтан в холодное зимнее время не работал, вода в бассейне при сером свете дня казалась тёмной и мутной.
— Он действительно наказан? — спросил Кэсерил.
Женщина размяла свой усталый затылок.
— Откуда я могу знать? Ранения в голову — самые странные из всех. Я наблюдала одну больную, глаза которой были в абсолютном порядке, но которая всё же ослепла после удара по затылку. Я видела людей, потерявших дар речи, и людей, потерявших способность управлять одной половиной тела, в то время как другая половина оставалась им подвластной. Они наказаны? Если так, то боги злы, а я в это не верю. Я думаю, это случайности.
«А я думаю, боги жульничают».
Он хотел попросить её получше присматривать за Умегатом, но она и так заботилась о нём, а Кэсерилу не хотелось, чтобы лекарка подумала, будто он сомневается в её заботливости и умении. Он вежливо пожелал ей доброго дня и отправился на поиски старшего настоятеля Менденаля, чтобы рассказать ему об опасном ухудшении состояния Тейдеса.
Настоятель Менденаль находился в храме у алтаря Матери, совершая обряд благословения жены богатого торговца кожей и их новорождённой дочери. Кэсерилу пришлось подождать, пока семья возложит на алтарь благодарственные подношения; затем он подошёл к Менденалю и тихо поведал ему новости. Настоятель побледнел и заторопился в Зангр.
У Кэсерила с недавних пор появился свой взгляд на действенность и безопасность молитв, но он тем не менее распростёрся на выложенном каменными плитками полу перед алтарём Матери, думая об Исте. Если надежда на милосердие по отношению к Тейдесу, вовлечённому в святотатственное преступление, а затем брошенному лордом Дондо, была крайне слаба, возможно, Мать могла бы уделить немного внимания и сострадания его матери Исте. Послание богини Кэсерилу через сон Клары носило довольно милосердный характер. С одной стороны. Хотя оно могло быть и исключительно практическим. Лёжа на отполированном полу, Кэсерил ощущал в животе зловещий комок размером примерно в два его кулака.
Через некоторое время он поднялся и отправился на поиски Палли в старое каменное здание дворца провинкара ди Джеррина. Слуга проводил его в гостевую комнату в задней части дома. Палли сидел за маленьким столиком и что-то писал. Увидев входящего Кэсерила, он отложил перо и указал гостю на кресло напротив. Как только слуга вышел и закрыл за собой дверь, Кэсерил наклонился вперёд и сказал:
— Палли, ты можешь в случае необходимости отправиться в Ибру, как посланец принцессы Исель?
Палли вскинул брови.
— Когда?
— Скоро.
Он покачал головой.
— Если «скоро» означает «сейчас», то навряд ли. У меня сейчас очень много дел как у лорда-дедиката, кроме того, я обещал ди Джеррину мою поддержку и голос в совете.
— Ты можешь передать свой голос ди Джеррину или другому доверенному лицу.
Палли потёр свою гладко выбритую щёку и издал подозрительное «хм».
Кэсерил мог бы сказать ему, что является святым Дочери и, таким образом, стоит по рангу выше Палли, ди Джеррина и всего священного военного ордена, но тогда потребовались бы сложные и долгие объяснения. Пришлось бы раскрыть тайну проклятия Фонсы. Да и признаться было бы маловато… пришлось бы доказывать как-то своё… странное состояние. Осенённый богом. Отмеченный богом. Изнасилованный богом. Он будет выглядеть ещё большим безумцем, чем рейна Иста. Кэсерил решился на компромисс:
— Я думаю, что это может быть делом Дочери.
— Почему ты так думаешь?
— Просто мне так кажется.
— А мне — нет.
— Погоди, я знаю, что делать. Перед тем как лечь спать, помолись и попроси её послать тебе во сне наставление.
— Я? А почему не ты?
— Мои ночи… слишком заполнены.
— И с каких это пор ты веришь в вещие сны? Мне казалось, ты всегда считал их чепухой и утверждал, что люди обманывают сами себя, доверяя таким снам.
— Недавно… мне пришлось изменить своё мнение. Послушай, Палли, ну сделай это в качестве эксперимента. Чтобы доставить мне удовольствие, если угодно.
Палли уступил.
— Хорошо, помолюсь ради тебя. Что же касается остального… — Он приподнял чёрную бровь. — Ибра? От кого именно я должен хранить это в тайне?
— В основном от ди Джиронала.
— О? Ди Джеррин может заинтересоваться. Там есть что-нибудь для него?
— Думаю, нет, — и Кэсерил, помолчав немного, неохотно добавил: — В некотором роде это секрет и от Орико.
Палли выпрямился, склонил голову набок. Голос его стал тише:
— Поосторожнее, Кэс. Ну-ка скажи, что за хомут ты примеряешь на мою шею? Это государственная измена?
— Хуже, — вздохнул Кэсерил, — теология.
— Что?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});