эти шаржи и узнавать на них, кто есть кто. Биограф Дейнеки Владимир Петрович Сысоев без труда узнал на одном из шаржей своего отца Петра Петровича.
Художник Павел Никонов вспоминал, что Дейнека был человеком крайне амбициозным: «Организатор ОСТ, руководитель МИПИДИ, картины на всех выставках. И вдруг в одночасье его отовсюду убирают. (Видимо, речь идет о 1947–1948 годах. — П. Ч.) Конечно, произошел надлом — и в творчестве тоже. Такое впечатление, что в более поздних вещах он пытался подстроиться к „ура-социалистическому реализму“. Безусловно, делал это гораздо лучше других, но это уже было не то. Он всех держал на расстоянии, был довольно одиноким человеком. Не выносил интриг. Лидер. На голову выше всех в профессиональном плане, всей той академии, которая тогда была, и знал об этом. А „подделываться“ под кого-то не мог… Был очень суровый мужик»[235]. Эти слова Никонова очень точно оценивают Дейнеку.
Екатерина Сергеевна Зернова вспоминала, что Дейнека очень любил покупать журналы. «Дейнека не гнался за модой, хотя внимательно следил за тем, что делается на земном шаре в области искусства. Его карманы всегда набиты журналами, он покупал их пачками — все, какие находились в киоске. Так было начиная с двадцатых годов. Память у Дейнеки была блестящая: увиденное запоминал надолго. Этим объяснялась и его манера работать с натурой. Иногда он делал рисунок, а иногда просто смотрел некоторое время на модель с разных точек зрения и говорил: „Спасибо, всё, вы можете уходить“»[236]. По словам мемуаристки, «держался Дейнека необыкновенно прямо, слегка компенсируя таким способом нехватку роста, ноги у него были коротковаты. Выражение лица быстро менялось, голос его легко переходил на крик. Автопортрет в халате совсем не похож: зато очень похож он в рисунках Кукрыниксов»[237].
15 ноября 1963 года пленум правления МОССХа обсуждает кандидатуры на соискание Ленинских премий и единогласно выдвигает Дейнеку на Ленинскую премию за мозаики «Хорошее утро», «Красногвардеец», «Доярка». 22 апреля 1964 года, еще при Хрущеве, Дейнеке была вручена Ленинская премия. На черно-белой фотографии в Кремлевском зале, сделанной после церемонии вручения премии, довольный Дейнека стоит рядом с артистом Николаем Черкасовым, балериной Майей Плисецкой, журналистом Василием Песковым, очерки которого о природе очень нравились Хрущеву. (В том же году Ленинская премия была присвоена и Мстиславу Ростроповичу, но после отъезда того на Запад вместе с супругой Галиной Вишневской фото Ростроповича всегда отрезали на групповом снимке лауреатов.) Присуждение премии стало высшей наградой художнику, которого главным образом из-за интриг и недоброжелательства коллег постоянно обходили государственные премии. Ни одну Сталинскую премию Дейнека так и не получил, а при первом выдвижении на Ленинскую его провалили.
В этот раз его путь к награде снова оказался непростым. Среди тех, чья кандидатура была выдвинута в этот год на соискание Ленинской премии, была и кандидатура Александра Исаевича Солженицына за повесть «Один день Ивана Денисовича». Эта скромная по размерам повесть (сам автор называл ее рассказом), напечатанная в 11-м номере журнала «Новый мир» за 1962 год, произвела в обществе такой переполох, какого, может быть, не вызывало никакое другое литературное сочинение. При обсуждении повести в Комитете по Ленинским премиям в области литературы и искусства произошли горячие споры. Как докладывал идеологический отдел ЦК КПСС, «в дискуссиях на секционных и пленарных заседаниях с большой активностью навязывались односторонние суждения об этой повести, делались попытки противопоставить повесть всей советской литературе как действительное выражение главной линии ее развития в настоящий период. Такую точку зрения особенно активно проводил Александр Трифонович Твардовский»[238].
При баллотировке голоса разделились, и комитету пришлось провести переголосование трех кандидатур — В. Пескова, А. Гончара, А. Дейнеки. Всё же премия Дейнеке была присуждена. В 1964 году произошло его полное и окончательное признание как лидера советского искусства. В Ленинграде в серии «Народная библиотечка по искусству» вышла брошюра под простым названием «А. А. Дейнека», которую написала искусствовед Мария Николаевна Яблонская, — первая книга о художнике с далекого уже 1937 года.
Выпускник ВГИКа Владимир Степанов вспоминал, как в 1964 году ему, студенту второго курса, поручили встретиться с Дейнекой, сделать его фотопортрет и получить короткое рукописное наставление молодым фотографам. Портрет и наставление требовались для большой фотовыставки, которую летом устраивали в Москве.
«Подымаюсь и думаю: как пройдет встреча, не будет торопить со съемкой, что писать в наставлении. Немного робея, нажимая кнопку звонка. Дверь открыл хозяин. Прохожу в студию. Просторная, с высоким потолком и большими окнами комната. У стены стеллаж с книгами и альбомами по изобразительному искусству, мольберт, громадные холсты с рисунками углем, несколько скульптур. Александр Александрович спросил: что будем делать сначала: писать „наставление“ или фотографироваться. Решили начать с наставления. А потом для меня состоялся, можно сказать, экзамен на профпригодность, т. е. съемка портрета. Тут нельзя было оплошать: я фотографировал знаменитого художника, действительного члена Академии художеств, автора всем известных картин, в том числе мозаик на потолке станции метро „Маяковская“, под которыми я прошел полчаса назад. К моему удивлению, Александр Александрович, человек, безусловно занятой, охотно и много позировал, при этом рассказывал разные истории о своих поездках по Италии, Америке и т. п. Ни единого совета о том, как нужно снимать, я, совершенно „зеленый“ фотограф, от академика не услышал. Всё время, пока снимались портреты, Александр Александрович не расставался с папиросой. Я не осмелился спросить, но он сам объяснил свою привычку:
— Понимаете, сигарету закурил, отвлекся к работе, она вся и догори. Приходится снова закуривать. А „Беломор“ сто раз погаснет, есть время и подумать, и поработать.
Я заинтересовался альбомами по изобразительному искусству. У нас в то время купить ничего подобного было невозможно. Он рассказал, откуда он их привез, а заодно и припомнил случай, который произошел с ним в одном из музеев Италии.
— Иду по галерее, рассматриваю живопись, скульптуры. Сами понимаете, там есть что посмотреть. Останавливаюсь перед мраморным торсом работы Микеланджело. И так мне захотелось прикоснуться к этому мрамору. Но никак нельзя, за посетителями в каждом зале присматривают строгие дежурные. В общем, и потрогать нельзя, и уйти не могу. Тут мне повезло: дежурная старушка буквально на минуту вышла в соседний зал, а я быстро и незаметно для окружающих ладонью провел по мраморной спине. Вы знаете, было полное ощущение, что это не холодный камень, а спина живого человека. Такой мастер!
Через несколько дней я привез Александру Александровичу фотопортреты. Моей работой он остался доволен. Я в