убийств – единственное, вокруг чего я строил собственную жизнь. Работа определяла мои вкусы в одежде, мои походку и речь, то, как я просыпаюсь и засыпаю. Я представлял, как по щелчку пальцев отпускаю ее, словно яркий воздушный шарик, и эта картинка дурманила меня. Может, стану частным сыщиком: обшарпанный кабинет в старинном георгианском особняке, дверь с матовым стеклом, а на ней золотыми буквами мое имя. Буду приходить на работу когда вздумается, ловко обходить законы и выуживать у О’Келли закрытую информацию. Я даже размечтался, что Кэсси тоже будет работать со мной. Обзаведусь мягкой шляпой, длинным плащом и освою циничные шуточки, а Кэсси в обтягивающем красном платье и со скрытой камерой в тюбике из-под помады будет сидеть в гостиничных барах и разводить на разговоры нечистых на руку дельцов… Я чуть в голос не расхохотался.
И понял, что засыпаю. Это в мои планы совершенно не входило, и я силился стряхнуть с себя сон, но бессонные ночи, тяжелые, как впрыснутая в вену наркота, давали о себе знать. Я вспомнил про термос с кофе, но тянуться за ним было неохота. От моего тепла спальный мешок согрелся, да и сам я уже успел привыкнуть ко всем кочкам на земле и буграм на стволе дерева за спиной. Меня обволакивало упоительное тепло. Я почувствовал, как крышка от термоса выпала у меня из рук, но сил, чтобы открыть глаза, у меня не осталось.
Сколько я проспал, не знаю. Перед пробуждением я с трудом сдержал крик. Прямо у меня над ухом чей-то голос громко и отчетливо произнес:
– Это что?
Я еще долго сидел неподвижно, в затекшей шее медленно пульсировала кровь. Огни в поселке погасли. По лесу растеклась тишина, разве что ветер шевелил порой ветви наверху и издалека доносился треск сучьев.
* * *
Питер взлетел на стену и, жестом остановив нас с Джейми, крикнул:
– Это что?
Мы весь день провели на улице, вышли, когда на траве еще роса не высохла. Воздух раскалился от жары, все равно что пар в бане вдыхаешь, а небо приобрело такой оттенок, какой бывает у огонька свечи, в самом центре. Мы притащили бутылки с красным лимонадом, на случай если захочется пить, но они нагрелись и на них сползлись муравьи. Кто-то из соседей дальше по улице косил газон, еще кто-то настежь распахнул окно и громко подпевал радио. На тротуаре две маленькие девочки по очереди катались на трехколесном велосипеде, а чуть поодаль Тара, вредная сестрица Питера, с подружкой играли в школу – посадили в ряд кукол и воспитывали их. Кармайклы купили капельный разбрызгиватель – мы такого прежде не видели, – и каждый раз, когда они включали его, мы бежали смотреть, хотя миссис Кармайкл была жуткая карга, Питер говорил, что если влезешь к ней в сад, она тебе башку кочергой размозжит.
Мы гоняли на великах. Питеру на день рождения подарили “Ивел Нивел” – если его отрегулировать, то на нем можно перепрыгнуть через стопку старых газет, – в будущем Питер хотел стать каскадером, поэтому мы усердно тренировались. Из кирпичей и куска фанеры, который папаша Питера хранил в сарае, мы соорудили на дороге небольшой трамплин.
– И будем достраивать, – сказал Питер, – по кирпичу в день.
Но конструкция получилась ужасно шаткой, и я, сам того не желая, каждый раз жал на тормоза.
Джейми несколько раз прыгнула с трамплина, а потом отошла в сторону и принялась отдирать наклейку с велосипела и раскручивать ногой педаль. В то утро она пришла позже и весь день отмалчивалась. Она вообще болтать не любила, но теперь все было иначе, молчание окутывало ее неприступной тучей, и из-за этого нам с Питером сделалось не по себе.
Питер с воплем взлетел с трамплина и зигзагом проехался по дороге, едва не сбив девочек на трехколесном велосипеде.
– Ты дурак, что ли? Чуть не задавил нас! – Тара подхватила своих кукол. Она вырядилась в длинную цветастую юбку, которая подметала подолом асфальт, и большую, странноватого вида шляпу с лентой.
– Поуказывай еще мне тут, – огрызнулся Питер, свернул на полянку у дома Одри и на ходу сдернул с Тары шляпу.
Тара и Одри хором заверещали.
– Адам! Лови!
Я помчался за ним – появись сейчас мама Одри, и нам несдобровать – и поймал шляпу, даже не свалившись с велика. Потом нахлобучил шляпу на голову и, отпустив руль, проехался прямо по кукольной “школе”. Одри попыталась спихнуть меня с велика, но я увернулся. Девочкой Одри была милой и сердилась будто бы понарошку, поэтому на ее кукол я старался не наезжать. Тара уперла кулаки в бока и заорала на Питера.
– Джейми! – позвал я. – Погнали!
Джейми стояла на дороге и стучала передним колесом велосипеда о трамплин. Она бросила велик, подбежала к стене, стремительно перемахнула через нее и скрылась с другой стороны.
Мы с Питером тотчас же забыли про Тару (“У тебя вообще мозгов нету, Питер Сэведж! Вот мама тебе задаст за твое поведение…”), затормозили и переглянулись. Одри сорвала с моей головы шляпу и, оглядываясь, бросилась наутек. Мы оставили велосипеды у дороги и следом за Джейми забрались на стену.
Джейми раскачивалась на тарзанке, отталкиваясь ногами от стены. Голову она опустила, так что видно было лишь прямые светлые волосы и кончик носа. Мы сидели на стене и выжидали.
– Мама сегодня утром меня измеряла, – наконец проговорила Джейми и принялась ковырять болячку на руке.
Мне тут же припомнился дверной косяк у нас на кухне, деревянный, белый и блестящий, с отметинами карандашом и числом, чтобы было понятно, насколько я вырос.
– И чего? – не понял Питер. – Делов-то.
– Для школьной формы! – напустилась на него Джейми. – Придурок!
Она соскочила с тарзанки и бросилась в лес.
– Ничего себе, – удивился Питер. – Что это с ней?
– Интернат, – дошло до меня, и ноги сделались ватными.
Питер скорчил недоверчивую рожу.
– Но она ж не поедет. Ее мама обещала.
– Не обещала. Сказала “посмотрим”.
– Да, и с тех пор она больше ничего не говорила.
– Да ладно, и теперь получается, сказала? – Питер прищурился на солнце. – Ладно, пошли. – Он спрыгнул со стены.
– Куда?
Питер не ответил. Он подобрал велосипеды – свой и Джейми – и завел их к себе во двор. Я тоже поднял свой велосипед и пошел за Питером.
Мать Питера развешивала выстиранное белье. На фартуке у нее пестрел ряд бельевых прищепок.
– Не обижайте Тару, – сказала она.
– Мы и не обижаем. – Питер положил велосипеды на траву. – Мам, мы в лес. Ладно?
Прямо на земле лежало одеяло, по нему ползал малыш Шон Пол в