группа слабовидящих как-то раз вышла на пикет с требованием защитить их от эксплуатации (поводом стала совершенно безобразная история: какие-то деловые люди месяцами заставляли незрячих бесплатно трудиться в колл-центре) и тут же была массово осуждена товарищами по несчастью. Но, что более интересно, я обнаружил у многих людей, потерявших зрение, одну особенность: часто они слово в слово воспроизводят всевозможные штампы из официальной пропаганды, при этом сохраняя искреннюю уверенность в том, что это их собственные мысли. Вероятно, такое свойство обнаружилось под конец жизни и у Мамлеева, когда он в своих колонках для газеты «Завтра» с апломбом умудренного опытом старца повторял лживые банальности, услышанные по телевизору: о базах НАТО в Крыму, обманутом украинском народе, триединстве Малой, Великой и Белой Руси и так далее.
Таков печальный итог творческого, да и жизненного пути человека, который придумал себе воображаемую эрзац-Россию, чтобы раствориться в ней и целиком отдаться ее разрушительной воле, направленной на единственную цель – осуществить заговор против внешнего мира.
VI.2. Румба-Макумба
В этой жизни Матвей Петрович Полупанов, которого коллеги звали просто Полупан, твердо верил только в две вещи: в человеческую природу Христа и в то, что в ядерной войне не будет победителя. Два этих знания освобождали его от любых мук совести, которые могут сопровождать человека его профессии.
Трудился он на телевидении, на одном из кабельных каналов. Специализация его была – экстрасенсорика, астрология и снятие порчи. Начинал свою карьеру он, конечно, не с этого, но так сошлись звезды, что натальная карта его жизни привела его, пухлого, с пшеничной копной волос, падающей на пухлые, как и весь он, щеки, за большой белый стол, на котором круглел, как лицо Полупана, хрустальный шар – сделанный, впрочем, из пластмассы. Напротив стола размещалась одна-единственная камера, которая, как говорят, снимала уход Бориса Ельцина с поста президента Российской Федерации. Рядом – давно сломавшийся телесуфлер, но он, даже рабочий, совсем не нужен был Матвею Петровичу Полупанову, грандиозному импровизатору, который мог часами напролет проводить нумерологические вычисления и лечить все болезни, какие только мучают несчастных русских баб, не понявших слова диспетчера о том, что минута разговора с белым магом Полупановым будет стоить им как две-три банки соленых огурцов.
В отличие от миллионов своих соотечественников, Матвей Петрович был уверен в завтрашнем дне, который он видел так ясно, будто и впрямь обладал даром провидения. На работе ставка его была невысокая, можно даже сказать – символическая, но после эфира он «работал из дома», как он это называл. То есть занимался частной практикой.
Стоял солнечный весенний день.
Пробки от бутылок неслись по ручейкам, пробившим гололедицу. Здесь и там приятно темнели проталины в покрытых настом сугробиках.
Находясь в совершенно приподнятом настроении, Полупанов, пересчитывая на бегу очередные купюры, мчался домой – «поработать».
– Дядя Мотя! Дядя Мотя! – послышался детский крик, но Матвею Петровичу было не до него.
Он приложил плоский ключ к металлическому кругляшку на домофоне и вбежал в темный подъезд – скорее! скорее! к новому заработку!
Так думалось Полупанову, когда он шагал рысцой по плитам лестницы, ведущей к лифту.
Матвей Петрович не всегда был таким. Ребенком он любил засмотреться на что-нибудь и смотреть в это что-нибудь так долго, что его созерцание могло длиться целую вечность, а потом еще одну такую же вечность – пока не придут взрослые и не станут вливать в него суп. Это могло быть что угодно: бескрайняя степь, кора березы, майский жук, след от таракана, раздавленного тапком отца (Полупанов брезгливо одергивался всякий раз, когда вспоминал, что у него были родители, а родился он не из банки, в которой был смешан в нужных пропорциях животный белок). Вглядываясь в окружающую среду, даже в самых незначительных ее проявлениях он заглядывал куда-то за границы бездны, где обнаруживал самыми сокровенными чувствами своими: да, там хоть что-то да есть.
Теперь же на мир вокруг себя Полупанов смотрел глазами Воланда, но Воланда пластмассового, как «хрустальный» шар, округлость и прозрачность которого со временем передались полупановским глазам.
Тупо глядя круглыми глазами, Матвей Петрович нажал на кнопку вызова лифта. По правде сказать, эту разновидность вертикального транспорта он не переносил всем своим духом. Закрытые со всех сторон, малоподвижные, пропахшие людьми, они напоминали ему о смерти, которая теперь уже казалась ему решительным финалом всякого опыта. О смерти он думать не любил и отгонял от себя любые подобные мысли любым доступным средством. Сейчас вот взялся вновь пересчитывать купюры, хотя прекрасно знал, что за минуты, прошедшие с последнего пересчитывания, их не прибавилось и не убавилось даже на рубль.
Взбираться по лестнице он, впрочем, отказывался: берег годами взлелеянную тучность своего тела и не хотел возвращать вселенной ни капли полученного от нее жирка. Многочисленные диеты он воспринимал не иначе как рекламу смерти.
Двери лифта наконец разошлись со скрежетом и грохотом, Полупанов нехотя шагнул в его нутро, освещенное темно-желтой лампой. Пытаясь вспомнить, на каком этаже он живет, Матвей Петрович посмотрел на панель с кнопками и обнаружил, что все они были сожжены чьей-то злой рукой и теперь торчали черными обугленными пеньками, словно избы в сгоревшей деревне.
После некоторых мысленных усилий Полупанов надавил на то, что осталось от необходимой кнопки, двери лифта сомкнулись, а сам лифт задребезжал, немножко взвыл, будто от боли, и медленно поехал вверх. «Слава тебе, Господи Иисусе Христе, Сыне Божий», – подумал Матвей Петрович и сам подивился вдруг нахлынувшему на него приступу религиозного умиления.
Стоило ему удивиться самому себе и собственным мыслям, как случилось то, чего он боялся все эти долгие годы, проведенные в тревожном ожидании того, что когда-нибудь его страх воплотится в жизнь. Лампочка померцала и погасла, лифт издал очередной недовольный скрежет и остановился между этажами.
Все тело Полупанова моментально похолодело и покрылось ледяными каплями пота. «Приехали», – подумал он на этот раз.
В кабине лифта царила совершенная тьма, только тончайший бело-голубой лучик света пробивался в зазор между дверями. Повинуясь первому рефлексу, Полупанов попытался раздвинуть металлические двери своими слабыми пухлыми руками, но вспомнил, что в таких случаях ни в коем случае нельзя пытаться самостоятельно покинуть кабину, а вместо этого нужно ждать помощь. Матвей Петрович закричал и услышал, как по стенам подъезда прокатилось эхо его крика.
Нужно было собраться с мыслями. Полупанов достал заветную пачку денег и стал листать ее мокрыми пальцами, но считать купюры не получалось: слишком мало света. Тогда он припомнил, что на рублях якобы есть пометки для незрячих, чтобы и без глаз можно