монастырю.
От предложенной водки извозчик отказался, но и хай за недоплату поднимать не стал – то ли боялся, то ли сочувствовал. Уехал тихо.
Эх, говорит!
Ай, говорит.
Драго приложился к толстому горлышку, но глотнул немного и побрел пешком. Разницы в способе передвижения он не прочувствовал. Ехать – так ехать, идти – так идти. В какой-то овраг. Вниз – дощатые сходни по типу лестницы, без перил. Внизу – ручеек и что-то вроде купальни.
Неужели дождь? Действительно, дождь – пошло накрапывать, но мимолетно; ничего не намокло.
Драго равнодушно вернулся туда, откуда спустился, и свернул вдоль оврага – там тоже была дорога, с одной стороны ограниченная обрывистым спуском, а с другой нескончаемым дощатым забором, который где-то стоял прямо, а где-то валился – то вовнутрь, то наружу, подпираемый шестами. Один из шестов цыган выбил ногою, но забор не упал. Драго взял шест с земли, взвесил в руках и махнул, как ударил. Ему понравилось. Удар вышел резкий, несмотря на хмель, и хватка – стальная.
Цыган положил шест поперек дороги, а сам сел рядом. Поблизости не было ни души. Тогда он уставился взглядом в землю и двоих пропустил – мужика и бабу. Драго их не заметил, но они-то оба на него покосились. Потом еще кто-то… За этим цыган уже наблюдал – перешагнет он или наступит. Не наступил.
С тупым и упрямо-ошалелым терпением Драго ждал. Вот еще один тип – приближается… так… всего в двух шагах… наступает!..
– Стой! – окликнул цыган.
Гаже обернулся. Драго был уже на ногах. Он и Герцога бы окликнул, а тут перед ним стоял плюгавый мужичонка. Грех таких бить. Но цыган спросил грубо:
– Ты зачем на мой шест наступил? Ответь.
– Я не знал.
– Что не знал?
– Что он твой.
– А если бы знал, наступил?! – Драго грозно сдвинул брови.
Гаже перетрусил. Его растерянный вид, напуганные глаза и сбивчивый лепет откровенно забавляли.
– Ты не таборский человек. Будешь меня помнить, – напутствовал цыган. – Ну иди, иди. Штаны поменяй!
Боясь обернуться, гаже пошел, и лишь когда удалился достаточно, перевел дух. «Как отпущенная рыба», – подумал он, и ему стало стыдно. Только поэтому он и не ринулся искать жандармов.
Трое других благополучно перешагнули цыганский шест.
«Хоть одного!.. – пообещал себе Драго. – Лишь бы не заснуть». Он прикончил бутылку и бросил ее далеко в овраг, в густые кусты, закрывавшие дно.
Оп-оп! Наступил еще кто-то.
– Эй, друг!
– Какой я тебе друг?! – отрезал гаже, белокурый, как хлопок.
«Вот оно!» – Драго оскалил зубы:
– Зачем на мой шест наступил? А?
– Отвяжись?
– Ты мне должен!
– Сейчас ты будешь должен!
– Не бесись, красивый, – проживешь дольше, – цыган наслаждался. – На эту штуку нельзя наступать, а ты наступил, и поэтому должен. Клянусь конями!
– Ты идиот?
– А ты сукин сын.
– Лешка, чего там?! – голос раздался у Драго за спиной. Тот на секунду отвел глаза, и в этот момент белокурый ударил, но цыган ускользнул от его кулака.
На помощь к Лешке бежали двое. Драго хотел завладеть шестом, но ему не дали, повалили с ног, сунули в живот… Ослепленный болью, он вертелся между черных мелькающих сапогов, но, что бы ни делал, он везде на них натыкался и, пока был в сознании, инстинктивно закрывал руками голову – только это продолжалось недолго.
…Ночь была цветная и красочная. Драго очнулся. Уже стемнело. Горел белый месяц. Цыган начал пробовать, что в нем цело. Ноги были в порядке, но левая рука не хотела полностью разгибаться. Он так и не смог ее разогнуть – наверное, перелом. Драго приподнялся, посмотрел направо, перевел взгляд налево и прислушался к себе – голова не кружилась, значит, обошлось без сотрясения мозга, хотя крови было много – в волосах и на одежде: полрубахи в бурых пятнах.
«Славно меня… Мать их копытом!»
А что с зубами? Драго чувствовал так, словно их ему вышибли, а те, что остались, – возьмешь и сплюнешь, они тогда вылетят с рыжей слюной. Однако это была иллюзия – зубы выдержали.
Сдавленно простонав, цыган привел себя в сидячее положение. Под ним была голая, чуть влажная земля с мелкими камнями. Он переполз метра на два, на пожухлую травку. Обрыв был рядом. «Могли и сбросить…» Драго лег на спину и еще раз попробовал левую руку – не разогнулась. И не болела! Может, обойдется; просто сильный ушиб. «Дэвлалэ-Дэвла!», ветки и небо. Он лишился сознанья мягко, словно заснул. Растолкал его Антощ.
– Выдра? Как ты меня нашел?
Тот начал отвечать, но Драго пропустил слова мимо ушей. Главное – Антощ был снова с ним. Они нашлись!
– Выпить есть?
– На.
Совсем хорошо.
– Разбей меня солнце! – осклабился Драго.
– Ты и так весь разбитый!
– Это… не солнце.
– А кто?
– Я бы их убил. Они втроем.
– Хорошо отделался!
– Я же цыган!
На обратной дороге он опять отключился. Его отвезли в какой-то новый притон. К нему пришел доктор. Он наложил деревянный каркас, замотал бинтами и прописал «ничем руку не нагружать».
У Выдры был свой вариант рецепта. Он сам по нему лечился. Прозрачная водка приносила покой, и отчаяние притуплялось.
Драго жил, как в тумане – глоток за глотком, лишь бы не протрезветь, а иначе боль нахлынет, пронзит, оглушит, задавит. Силы в нем бурлили и спадали стихийно. Он засыпал в любой позе и месте – на чуть-чуть, но мертвецки, а когда просыпался, то первым делом искал, что выпить. Выпить прежде, чем забрезжит реальность, и было неясно – душа так спасалась или сдавалась.
В этих прятках с сознаньем замутневший цыган находил утешение и, в сон ли, в стакан ли, проваливался, как в пропасть; нажил кучу посторонних небрезгливых друзей, водившихся больше с его деньгами, нежели с ним, утомил соседей, достал хозяина – тот терпел из корысти; поссорился с Выдрой – едва не сцепились, но Господь удержал.
Вдвоем было скучно. «Зови пропащих! – рычал цыган. – Пропадать, так с музыкой!» Музыка играла. «Если счастья нет, его руками не сделать!» – философствовал Выдра, наполняя кружки, и дни бежали, слитые в одно. Их трясина была уютной. Ни одна звезда не горела – ради чего оставаться? ради чего уходить? Драго выпустил вожжи, и все краски смешались в одну общую грязь, время хлюпало, часы слиплись. Сон соединял дни без швов – такой же пустой, как они. Лишь иногда проникало в них что-то отрывчатое и зыбкое. Драго несло на Покров, как лодку горная речка несет на скалы, чтобы швырнуть и разметать в щепки. Цыган упустил свою жизнь из вида – глоток за глотком.
Веселые грешные девки поднимались к нему по первому зову. Сломанная рука ничему не препятствовала. Он плескал через