друга, чтобы танцевать с явным удовольствием.
Когда объявили маривский танец, мне пришлось отказать незнакомому парню с целительского. Он не показал обиды, остался рядом, но едва мы завели разговор, над моим ухом прозвучал голос, который я узнала сразу, хотя предпочла бы забыть навсегда:
— Добрый вечер, Лианор.
Я обернулась, натягивая на лицо улыбку.
— Бенедикт. Вечер и в самом деле замечательный.
Был, пока ты не решил вспомнить о моем существовании. Пожалуй, Себастьян был прав, когда говорил, что этикет на самом деле здорово облегчает жизнь. Не будь его, я бы спросила в лоб, какого рожна барону от меня надо, и, слово за слово, начался был скандал. А так пришлось улыбаться, лихорадочно вспоминая, кого из них следовало представить первым. Мужчину — женщине, младшего — старшему и менее титулованного… нет, это не подходит. Теоретически мы здесь все равны, и, представляя мне парня с целительского, Оливия не назвала его титула.
— Добрый вечер, Бенедикт, — сказал мой кавалер, выручая меня. — Рад вас видеть.
И опять, как и в самый первый день, я подумала, что, если бы мне сказали, будто рады меня видеть, таким тоном, я бы тут же и попрощалась, но Бенедикту все было нипочем.
— Вы пользуетесь популярностью сегодня, — не унимался он, снова обращаясь ко мне. — И я понимаю почему. Вы настоящая красавица. Удивительно, что делает с барышней подходящий наряд — я едва вас узнал. Никакого сравнения с тем, как вы выглядели в день, когда мы познакомились.
— Благодарю, — сдержанно произнесла я, отгоняя мысль, что в словах Бенедикта было скрыто оскорбление. Просто я терпеть его не могу, вот и вижу подвох в каждой фразе. Как бы вежливо от него отвязаться? Рано или поздно мое терпение истощится, и мы снова поссоримся, а там и до мордобоя недалеко. Не стоит портить людям вечер скандалом.
— И если уж говорить о том дне… я приношу свои извинения.
Я на миг потеряла дар речи. Чего угодно можно было ждать от этого типа, но не извинений.
— Я был неправ и не хочу, чтобы вы сохранили обо мне плохое впечатление, — продолжал Бенедикт, и, как я ни вслушивалась, никак не могла уловить в его тоне насмешки.
Сейчас, пожалуй, он действительно выглядел как будущий международник. Белый фрак с золотыми позументами, золотистый шелковый платок, вежливая полуулыбка на непроницаемом лице. Довольно приятном лице, надо сказать. Нет, никуда не делись ни острый нос, ни прочие углы, но достаточно было исчезнуть надменному выражению, и впечатление стало совсем другим.
— Я не держу зла, — сказала я.
— Тогда выпьем в знак примирения. — Он жестом подозвал слугу с двумя бокалами на подносе. Взяв один, Бенедикт протянул мне второй. — На брудершафт.
— Я не пью, прошу прощения.
— Не оскорбляйте меня отказом, Лианор.
Я заколебалась. Ссориться с ним снова не хотелось. Не знаю, кто из богов внушил Бенедикту мысль о примирении, но если он расценит отказ выпить с ним как оскорбление, то однозначно затаит злобу. А мне здесь еще четыре года учиться.
С другой стороны, чего мне бояться? Я же не одна.
Прежде чем я успела что-то решить, вмешался парень с целительского:
— Вы позволите? — Он начал стягивать перчатки. Я изумилась — снимать их на балу нельзя было ни в коем случае, дама даже имела право отказаться танцевать с кавалером без перчатки. Парень с целительского взял у Бенедикта бокал, который тот протягивал мне. Плеснул вино на пальцы, растер.
— Это уже походит на оскорбление, — медленно произнес Бенедикт.
— Ни в коем разе, — улыбнулся целитель. — Просто я наслышан о вашем… конфликте с Лианор.
Надо отдать Бенедикту должное — он даже бровью не повел.
— Увы, о нем многие наслышаны. Некрасивая получилась история.
— И понимаю, что Лианор может сомневаться. Я хочу помочь ей убедиться, что вы не таите зла.
А если бы и таил? Неужели осмелился бы подсыпать в вино яд? Да когда бы он это сделал, взяв оба бокала с подноса слуги? И не поступила ли я неосторожно, оставив без присмотра свой бокал с лимонадом? Хотя я заметила, что так поступали почти все девушки.
Появление Оливии, которую после танца подвел к нам незнакомый мне кавалер, на мир прервало разговор. Поприветствовав их, парень с целительского протянул мне бокал.
— Ничего плохого я не нашел.
После этого продолжать упираться было бы глупо, но я все же вопросительно посмотрела на Оливию.
— Я принес Лианор извинения и предложил выпить на брудершафт, — пояснил Бенедикт.
Оливия вежливо улыбнулась и стащила перчатки. Парень с целительского подавил усмешку, Бенедикт приподнял бровь.
— Оливия, ну уж вы-то… Мы же на балу, а не в кабаке, где следует проверять, не подсыпал ли трактирщик чего в вино. И не в подворотне.
— Лианор моя подруга, и если ей так будет спокойнее… — Она тоже растерла в руках каплю вина. — Да, никаких посторонних примесей. Но если ты не хочешь мириться, то не обязана этого делать. В конце концов, поднять руку на барышню — поступок непростительный.
— Да, я осознал это, — терпеливо произнес Бенедикт.
— Не вижу причин продолжать ссору. — Я натянуто улыбнулась. — Хорошо, что то… недоразумение разрешилось.
В конце концов, я ему тоже тогда здорово навешала. Пусть уже успокоится сам и оставит в покое меня. Глядишь, и смогу ходить по парку без сопровождения.
Переплетя руки, мы выпили, каждый из своего бокала.
— Значит, теперь на «ты», — улыбнулся Бенедикт, к моему изумлению не собираясь покидать нашу компанию. Рассыпался в комплиментах Оливии, высказал несколько и мне, вспомнил каких-то общих знакомых с целителем, не замечая или делая вид, будто не замечает, что мне в тягость его общество. Оливия то и дело внимательно поглядывала на меня, но, видимо, решила не портить на балу настроение другим. Как я прочла в брошюрке правил хорошего тона, взятой в библиотеке, — кислое выражение лица, сплетни и ссоры на балу так же неуместны, как танцы на похоронах. Пришлось улыбаться и мне. Когда рядом появился Феликс и, извинившись перед остальными, пригласил меня на вальс, обещанный ему, я