Его беспокойные размышления прервал приблизившийся к нему на цыпочках Клиндор.
— Что ты здесь делаешь, негодный паж? — с раздражением сказал ему Адамас.
И, забыв о том, что сам отдыхал, прибавил:
— Разве эта ночь подходит для отдыха?
— Нет! Я это знаю, — ответил паж. — Но я ищу…
— Кого? Говори скорее!
— Каретника! Вы не видели его?
— Аристандра? А ты видел его, что ты его разыскиваешь? Отвечай же!
— Я не видел его в замке; но так же верно, как то, что вы здесь, я видел его на постоянном мосту, пока там дрались.
— Погибель моя! Его вовсе здесь нет, я за это ручаюсь! Но Марио! Он должен был привести его домой! Ты видел Марио?
— Нет; я подумал о нем, я искал глазами; Марио там не было.
— Тогда слава Богу! Если бы Марио был с ним, ты не увидел бы одного без другого. Он ни на шаг бы не отошел от него. Он бы не бросился в бой! Несомненно, господин оставил при себе малыша и послал каретника, чтобы сообщить об этом. Но этот бедняга!.. Ты говоришь, он дрался?
— Как тридцать чертей!
— Я в этом уверен! А потом?
— Потом, потом… решетка упала, и я побежал закрывать ворота.
— Черт возьми! она могла упасть на… Скорее, бери этот факел, идем!
— Нет, нет. Я видел раздавленных людей. Его там не было.
— Ты плохо посмотрел, ты боялся!
— Боялся, я? Ну, нет!
— Все равно, идем, говорю тебе!
И Адамас поспешил вновь открыть ворота и с трепетом взглянуть на трупы, расплющенные железными зубьями. Они к тому же были так истерзаны, что это душераздирающее зрелище заставило пажа выронить из рук факел.
Адамас с бранью поднял факел и в его неярком свете он увидел стоящего позади него Аристандра.
— Ах, друг мой! — воскликнул он, бросаясь к нему на шею. — Марио? Где Марио?
— Спасен! — ответил возница. — И я тоже, не без труда! Скорее, стакан можжевеловой настойки или виноградной водки! У меня зубы стучат, а я не хочу умирать, черт возьми! Я еще могу здесь пригодиться!
— На кого ты похож, бедный мой друг! — сказал Адамас, быстро приведя его в кухню, где Клиндор налил ему вина. — Откуда ты вылез?
— Из пруда, черт возьми, — ответил покрытый тиной каретник. — А как еще я мог войти? Уже четверть часа я топчусь в грязи, и за мои ноги цепляется трава.
И, сорвав свою превратившуюся в лохмотья одежду, он голым устроился у огня, сказав:
— Посмотри, Адамас, не слишком ли много крови я теряю, и останови мне ее, старина, потому что я чувствую слабость!
Адамас осмотрел его; у него было около десяти ран и столько же ушибов.
— Силы небесные! — воскликнул Адамас. — Я не вижу ни одного целого места на твоем несчастном трупе!
— Сам ты труп! — воскликнул каретник, опрокидывая новый стакан. — Ты думаешь, я привидение? Конечно, я возвращаюсь издалека; но мне уже лучше: у меня шкура толстая, как у моих лошадей, благодарение Господу! Не дай мне истечь кровью, вот все, о чем я тебя прошу. Это никуда не годится, чтобы человек терял кровь своего тела.
Адамас с удивительной ловкостью вымыл и перевязал его.
В самом деле, благодаря толщине своей кожи и исполинской силе мускулов у раненого не было ничего особенно серьезного.
— А Марио? — спрашивал Адамас, одевая его в сухие вещи, за которыми сбегал Клиндор. — Значит, малыш был в опасности?
Аристандр рассказал обо всем до той минуты, как он поднял кол решетки.
— Малыш прошел, — прибавил он, — несмотря на негодяев, которые стреляли в него, но они его не задели. В эту минуту я держал за глотку мерзавца Санчо. Я мог бы задушить его, но отпустил, чтобы побежать на мушараби, и я увидел Марио, который несся, словно ветер; и тогда я наткнулся на двух других мерзавцев. У меня было только долото, но все-таки я здорово их отделал! Санчо снова бросился на меня со своей сломанной рапирой и, думаю, хотел рукояткой обломать мне рога, поскольку бил меня ею по голове и по лицу, когда не попадал в живот. Ах, бешеный старик, как он больно дерется! К тому же я уже был ранен и лишился части сил! Но это все же немного согрело меня, потому что я уже пересек пруд, чтобы встретиться в саду с моим миленьким Марио, и дрожал от холода. Все равно я не смог справиться с этим старым чертом, вот и все, что меня огорчило. Когда я услышал, что другие идут к нему на помощь, я соскользнул по рабочей лестнице и, поскольку он не так легок на ногу, как тяжел на руку, я смог добраться до сада, и он не узнал, где я прошел. После чего, право же, мне больше ничего не оставалось делать, как вернуться сюда через пруд, и вот я здесь.
— Аристандр! — воскликнул Адамас, который, в противоположность многим людям, искренне восхищался подвигами, на какие чувствовал себя неспособным. — Ты так же велик, как самые великие герои господина д'Юрфе! И, если господин мне поверит, он велит изобразить тебя на гобелене в своем салоне, чтобы увековечить память о твоей храбрости и твоем добром сердце.
— Если все дело в том, чтобы быть рослым, — ответил простодушный каретник, — могу сказать, что ростом я вышел. Но мне это безразлично, пойду взгляну на моих лошадок; после чего мы приготовимся к небольшой вылазке, чтобы освободить задний двор от этого сброда. Что ты об этом думаешь, старина?
Мудрый Адамас не вполне соглашался с этим мнением.
Пока они обсуждают планы нападения и защиты, мы вернемся к Марио, который приблизился к большому дереву, еще и сегодня венчающему логовище Эталье.
Мальчик взглянул на звезды, в которых научился разбираться за время своей пастушьей жизни; была примерно половина десятого.
В то время в этой глуши стоял всего один дом: это был трактир и вместе с тем место встречи охотников.
Возвышенность, расположенная посреди изобилующих дичью обширных равнин, часто удостаивалась чести служить местом привала сеньорам края, собиравшимся травить зайца и пообедать или поужинать под вывеской «Красного Петуха»[57].
Это объясняет, каким образом довольно небольшой трактир, расположенный достаточно близко к городу, чтобы не рассчитывать на остановку богатых путешественников, обладал, в лице метра Пиньу, трактирщика из «Красного Петуха», поваром редчайших достоинств.
Когда местные дворяне доставляли себе удовольствие ловить рыбу в прудах Теве, они немедленно посылали за метром Пиньу, который являлся, вместе со своей женой, накрыть свой стол на берегу, и подавал им, под сенью какой-нибудь прекрасной листвы, те чудесные матлоты (тогда их называли душеной рыбой), которые его прославили. Он отправлялся также в города и замки для свадеб и пиров, и мог бы поучить, как говорили, поваров его высочества.