Тотьмичи стояли, как громом пораженные. Только проснулся от вопля батюшки и заплакал присонмившийся на руках у матери младенец.
Оценив произведенный своей речью эффект, батюшка приободрился и с талантом истинного трибуна, превысив, пожалуй, и красноречие Цицерона, развернул перед глазами и ушами присутствующих картину всех деяний Феодосьи. Были им припомнены и колдование и потворение, и кощунства и зеление, и ворожение и чародейство, и ведьмование и порчение, и самые разнообразные виды волхования – мертвыми птицами, кровью вытравленных из утроб нерожденных младенцев и умерщвленных рожденных. Фигурировали в житие Феодосьи зелейные травяные отравы, глумление над крестом святым, пляски с чудью некрещеной, противление властям, совершение сатанинских богослужений на языческом капище, моление на козла и прочих столько ужасов, что хватило бы на сотню грешников. Договорился отец Логгин до того, что предположил, правда, в виде версии, что бегала Феодосья голой по лесам, участвуя в свадьбах русалок с утопленниками. Но тут же сам опамятовался, что русалки и водяные есть беспочвенное суеверие, не к месту упомянутое в церкви.
– Впрочем, на сей факт у меня очевидцев либо вещественных уличений нет. Скорее всего, об русалках Феодосья солгала лжу, ибо доказано, что их не существует в природе.
– И что теперь с ней будет? – выкрикнул кто-то из толпы, когда отец Логгин замолк.
– Решение о наказании, соответствующем числу преступлений, будет вынесено епархиальными властями в части духовного содержания и уважаемым нашим воеводой в части уголовной… – несколько многословно выразился отче. И закончил: – Подробное следствие уже производится, и оно с Божьей помощью будет окончательно завершено в ближайшее время. Собраны неопровержимые вещественные уличения, кои будут присовокуплены к прочим…
Тут отец Логгин запутался и закончил речь тем, что показалось ему подходящим: восклицанием «Аминь!»
Тотьма гудела – потрясенные горожане днем и ночью обсуждали дикие события. Чада боялись засыпать, пугаясь, что утащит их чудь в подземелье, девки и бабы отказывались ходить в огороды и на пажить без сопровождения парней и мужчин. В лес по ягоды и грибы не отваживались идти даже целыми семействами.
Семейство Строгановых стыдилось выйти из дому. Василиса лежала пластом, ибо отнялись у нея ноги. Мария же, сперва не показывая носу со двора, после плюнула на все да пошла сама на торжище и рассказала каждой встречной бабе (конечно, равной ей по высокому общественному положению), что Феодосья для них, Строгановых, отрезанный ломоть, и давно оне от нее отказались. Повитуха Матрена распускала другую версию: в остроге сидит не Феодосья, а похожая на нее обличьем чудь подземельная, нарядившаяся в Феодосьину власяницу, которую вместе с люлькой обнаружила она на умершей от мороза блаженной Божьей жене. Тело Феодосии, мол, зарыто в дальней деревне Ивановка, о чем гласит возведенный над могилой крест. Эта версия очень понравилась Василисе, так что она даже встала на ноги и наконец-то вышла на улицу, со слезами добавляя подробностей, которые коротко оглашал и глава семейства, Извара Васильевич, на вопросительные взгляды знакомых. Подробности состояли в том, что их настоящую дочь Феодосью сглазили заговорным заклятием ради того, чтоб завладеть мужем ее, Юдой Ларионовым. От того заклятия Феодосья повредилась здоровьем в голове и стала юродствовать, а после умерла, замерзнув в поле, о чем известили их, Строгановых, из деревни Ивановки.
Слух, что сие вовсе не Феодосья, несколько успокоил горожан, оне стали сочувствовать Строгановым, крепче спали, начали ходить на работы и заготовки в окрестные леса, и только долго еще пугали распроказившихся ребят чудью шахтной. Единственный, кого версия о двойнике Феодосии возмутила, был отец Логгин:
– Домыслы! – стучал он щепотью пальцев по своему лбу, намекая на глупость их распускающих. – Сие Феодосья! Я тому ручаюсь!
– Сын мой, – пытался увещевать коллегу отец Нифонт. – Ну пусть будет двойник! От того грехи сей чуди, присвоившей себе вещи крещеной умершей рабы Божьей Феодосии, не умаляются, а, наоборот, умножаются. Ну сожжем чудь! Ведь всем оттого только лучше. Строгановы – уважаемое семейство, не последние люди, как и Юда Ларионович. Почто тебе охота именно Феодосью казнити?
Отец Логгин и сам не мог бы изъяснить словами, почему так ополчился он на Феодосью. Разве расскажешь кому, как чуть было не искусила его Феодосья на грех мысленной измены жене своей, как пленила его медовыми заушинами и земчузным смехом, как рыдал он, упав в крест цветочный благоуханный, какой испытал полет души и восторг от того, что стал очевидцем Божьего знамения, предвещавшего столько чудесного в его жизни, как плакал вновь от жестокого разочарования и крушения надежд, как… Да разве выскажешь все языком! Да и с кем такими переживаниями можно поделиться? А еще не признавался отец Логгин даже самому себе, что не может удержаться от греха мщения Юде Ларионову за его дорогие сафьяновые сапоги и кафтан с бобровой опушкой и за то, что он владел по праву Феодосьей.
– Она это! – упорствовал отче. – Аз уверен!
– Да разве можно в чем-то быть так уверенным, кроме того, что есть Бог-отец, Бог-сын и Святой дух! А больше ни в чем нельзя быть уверенным, даже в жене своей и себе самом, тем более в наше безнравственное время, когда вера у молодежи не та, что была у наших отцов и дедов, – неожиданно многословно высказался отец Нифонт и больше уж не спорил на сию тему, видя бесплодность занятия. Только мысленно обзывал юного коллегу упрямым бараном.
Увы, обещание отца Логгина пастве о скором суде затянулось. Нарочного с указаниями из Вологды не было, как и гонца с прошением и рекомендациями на отбытие на повышение – в Москву. Измучившись ожиданием и упреками воеводы о дармовом хлебе, которым он должен кормить преступницу в остроге второй уж месяц, отче снарядился в Вологду. Поехал он со звонарем и отроком, помогавшем при церкви. Добрались, слава Богу, без приключений, стали на тотемском подворье. И каково же было негодование батюшки, когда выяснилось, что его грамот в Вологде по назначению никто не передал. Утеряли!
Поминая черта и кляня остолопа гонца, отче вновь засел за писанину, каковую и закончил к вечеру. Пришлось ждать следующего утра. А там опять задержки – то иерархи совещаются, то трапезничают, а хотелось грамоту передать лично в руки, а не бессмысленному какому дьяку, озабоченному, как бы со службы поскорее домой умчаться да выспаться али на рыбалку сходить. Так прошли полторы седьмицы! Наконец, грамоты были переданы лично в руки владыке Вологодскому и Великоустюгскому Ферапонту. Передача сопроводилась короткой беседой, оставившей взаимное приятное впечатление и скорбь по поводу неприятных событий, случившихся в Тотьме. Впрочем, отец Логгин сумел повернуть это себе в заслугу, дескать, именно его скромными, но подвижническими усилиями раскрыто и уничтожено (пришлось прилгнуть) языческое гнездилище и выведена на чистую воду колдунья и ведунья.