впрямь это обсуждали? — Сантиметров восемнадцать, наверное. Он… мм… такой, как тебе…
Лайла подняла палец.
— Когда они приходят сюда, чуть ли не все одинаковые.
Пауза.
— У него есть кольцо в губе?
Анис выдохнула.
— Звенит о…
— …край стакана, — закончила Лайла.
— …край стакана, — повторила Анис.
Угу. Именно так.
Они стали слушать пение толпы под окнами.
— Ты давно его знаешь, Лайла?
— Год или около того.
Она закашляла и засмеялась. И она пыталась уговорить женщину, которая спала с ее мужем, сохранить при себе свою драгоценную, несравненную магическую пусю!
Неудивительно, что он от тебя сбежал!
— И как… часто?
— Тебе больше не надо ничего знать. Поверь мне.
— О нет, надо!
— Жены всегда хотят знать, и тебя это не обрадует!
— Он регулярно приходит сюда, Лайла?
— Да.
Итак, в конечном счете ее соседка — любительница пьяных бабочек — ошиблась. Ни беременной любовницы, ни публичного позора. Тан-Тан оказался самым обыкновенным трахалем. Самым обычным вруном вроде тех никчемных блудливых мужиков, что встречаются на каждом шагу. И она знала, что большинство знакомых ей женщин сочли бы, что такова уж природа этих пенисоносцев. Но она не собиралась с этим смириться. Только не она. Не дочь преподобного Лати.
Он изменял ей, вот и все — просто хотел потрахаться на стороне, за деньги получал то, что мог бы получать бесплатно дома. Он ведь даже не влюбился, сволочь такая!
Эти мысли принесли ей странное облегчение: она поняла, что отныне будет жить, не слыша его звуков. Он не будет больше рассказывать последние городские новости; и ей больше не придется отодвигать его обувь в сторону, когда она утром будет спускаться вниз по лестнице. Ей больше не нужно будет выжимать сок диких яблочек или, приходя домой, проверять, не спит ли он, перед тем как снова уйти по делам. Он больше не будет сидеть с ней вечерами на веранде и показывать разноцветные всполохи в темнеющем небе. И в своих снах она больше не услышит жужжание его ткацкого станка. И больше никто не будет по утрам стучать в дверь спальни, когда она долго не встает, и она не услышит нежное: «Проснись, Анис!» А будет ли он скучать по ней, по ее запахам и по звукам?
— А знаешь, я его не хочу, — заметила Лайла.
— Нет?
— Ни капельки.
Анис сцепила пальцы. В предвечернем сумраке комнаты было видно, как между костяшками пальцев забегали искры, обволакивая их и с треском угасая на лету. Она покачала головой:
— Значит, он тебя хочет, Лайла?
Она опять ошиблась, о боги, сколько же ошибочных выводов она сделала?
Лайла, казалось, опешила — впервые с момента сегодняшнего знакомства.
— Я уже тебе сказала: мужчины пытаются сделать невозможное. Но у меня начнется новая жизнь, сестрица, и в ней не будет места мужчинам. То, что я выбросила пусю, послужит этому гарантией.
Она и не предполагала, в каком нервном напряжении была Лайла.
Веки Анис затрепетали. Она запустила пальцы себе в промежность, потом за уши, потом ощупала пальцы ног: везде могли оказаться залежи серебряных искр. У нее закружилась голова. Еще чуть-чуть — и она бы упала в обморок. Ей был нужен отдых. Хоть какой-то. Ощущать пальцы Завьера во рту и — о! — его запах. Она бы такого никогда не забыла — до конца своих дней. Вот что наполнило бы ее энергией. Лайла что-то говорила, медленно и лениво, но она уже не могла ее слушать. Ей нравилась Лайла, и это, пожалуй, было самое странное из всего, что случилось в этот день.
Ей нужно было. Дотронуться. До кого угодно. Она поползла по заросшему стеблями физалиса полу.
Лайла с опаской наблюдала за приближением Анис.
Ноги у нее были как ватные, губы распухли. Ей было все равно, до кого — до любого человека, даже женщины, которую трахал ее муж.
Ее руки стали трогать запястья Лайлы, бедра, живот.
Как во сне.
Лайла положила свои пальцы на ее руку. Живот, мягкий и золотой под изумительным платьем.
Вдох. Выдох.
Жизнь.
О боги!
Биение здорового детского сердца. Сто десять ударов в минуту. Рот, все еще перепончатые ступни, вкусовые рецепторы начали реагировать. Почки. Спит в пузыре с благотворной жидкостью, пульсирует, лениво перекатывается.
Чистая энергия новорожденного.
Ее уши стали горячими, как сегодня утром, язык как будто раздулся. Сквозь тело забурлила энергия. Если эта волна ее не разорвет, она сможет громко и долго отпраздновать с новой подругой свое возрождение.
— А как… ты планируешь жить так, Лайла? Без п-пуси?
Анис легла на спину и поползла назад, проникая сквозь заросли физалиса.
Выбраться отсюда! Да!
— Анис, ты что… делаешь?
Она почувствовала, как Лайла ухватила ее за ногу. Вся комната заросла стеблями, ну и ладно. Все равно она уйдет. Тан-Тан, наверное, на седьмом небе от счастья, у него появился шанс сделать ребенка, так что же он бродит вокруг дома как привидение? Может, от чувства вины?
Пятясь. Ей нужно побыть одной.
— Выбираюсь! — пробормотала Анис.
Лайла снова ее позвала.
Нет-нет-нет, больше она не будет слушать эти глупости. Хватит!
— Анис!
Анис Латибодар, в замужестве Жозеф, ринулась сквозь частокол стеблей физалиса головой вперед, прямиком в арбузную стену дома.
* * *
На миг ей мимолетно привиделись цветочные стебли и почудился аромат, а затем наступила гробовая тишина. Платье зацепилось узелком — обо что? — угрожая не выпустить ее из комнаты. Она медленно распутала узелок, вспомнив гладкую кожуру лаймов, которую держала в руках сегодня утром. Мысли и чувства рассыпались вокруг, как дождевые капли по крыше.
Все замерло.
Много лет спустя она бы сравнила это с происшествием из ее детства, когда она на час выпала из времени, уставившись на черное пятнышко в центре пламени свечи. Никто не объяснил ей, что случилось, — умиротворяющая медитация была инстинктивной, но она заставила отца понервничать.
Очнись и сделай что-нибудь, дитя мое!
Дитя, дитя, дитя!
Его слова взорвались и растаяли в воздухе. Все слова означали одно и то же. Ничего не было важнее чего-то иного. Ее аппендикс был таким же, как орхидеи, и ее воспоминания принадлежали всем на свете. Она могла бы громко удивиться малости и ненормальности окружающих предметов, но она перестала дышать и ее речь была сродни ее печали.
Благоговение, удивление, страх, отчаянье — все осталось, и все исчезло. Это был всего лишь миг. И это была вечность.
Дышать, дышать, дышать.
Как хорошо, как хорошо…
Ничего и все…
Анис Латибодар прошла сквозь стебли физалиса и через стену борделя и оказалась на темной дороге