Уходя со сцены с призом, канадский дипломат уронил приз в зал со страшным грохотом. А в это самое время Янковский сообщал о том, что организаторы фестиваля предлагают сделать Москву центром европейских фестивалей.
Забавно, что наши пространные речи стоящим на сцене никто вообще не переводил. Разве что изредка что-то переводила, все время вставая со своего места, Марта Месарош, член жюри.
Уже под занавес появилась Софи Лорен, но едва она начала подниматься на сцену по ступенькам, какой-то му…к подскочил, схватил ее за руку и начал безумно целовать, чуть не стащив со сцены.
Между тем вручение цветов производил юноша в рубашке с засученными рукавами, в серых брюках и кроссовках.
Софи Лорен
Совершенный паноптикум, а дело все в том, что все пытаемся быть на кого-то похожими, но далее того, что цепляем на шею бабочку, дело не идет. Мы торопимся схватить результат, торопимся скорее судорожно выскочить из собственной шкуры, никак не желая заниматься внутренним своим переустройством и строительством.
* * *
Вспомнил почему-то фразу: «Ночью была гроза…», и колени слабнут. Почему? Сразу возникает сумасшедшее, томящее ощущение чего-то забытого и пронзительного… Мокрого сада утром… Свежести. Запаха кофе из белых чашек на террасе. Монотонного многоголосья летнего русского утра. Нежности к еще спящим близким. Надежды и радости к наступающему дню…
«Ночью была гроза». Это значит – ночью сверкала молния, и дождь шумел по крыше и по саду, и гром грохотал над темным домом и блистающей под молниями рекой… И все не спали и чутко прислушивались, цепенея и крестясь… А теперь утро и длинный летний день впереди.
* * *
Семья Кравченко. Сидят взрослые в большой гостиной.
– Ну хорошо, – говорит бабушка. – Кем же все-таки будет наш Алеша? Давайте так: сейчас он выйдет и войдет, а мы по его виду, осанке и по всем приметам будем думать, кем мог бы быть этот человек?
Мальчик выходит. Некоторое время взрослые сидят. Потом входит Алеша – маленький, худой, в очках. Стоит посреди комнаты, тоскливо глядя в окно.
– Ну, вот кто может быть этот человек? – говорит бабушка. – Писатель?
– Нет, – возражает кто-то. – Писатели не такие.
– Инженер?
– Да какой он инженер?!
И т. д. Потом кто-то произносит слово «архитектор».
– Да! – восклицает бабушка. – Конечно же, он похож на архитектора!
И Алеша Кравченко стал архитектором.
* * *
Интересно, что любое искусство, в котором слишком большое значение имеет форма, недолговечно, быстро стареет.
Стихи Крученых и Кирсанова. Живопись Малевича. Кино Годара…
* * *
Наверное, только мера и качество искренности определяет истину значимости художественного произведения.
* * *
Можно подражать всему, кроме темперамента.
* * *
– Кому ты звонишь?
– Портвейну.
– ???
– Набрал три семерки.
* * *
Есть такая категория женщин: «Запасной игрок».
И у мужчин есть такая категория.
* * *
Так бывает: подарят тебе пряник, ты его бережешь-бережешь, а он взял, да и высох.
* * *
Но нельзя же принадлежать всем одновременно! Нельзя!
* * *
– Я вот иногда думаю о чем-нибудь и… сама чувствую, что глаза у меня глупые абсолютно.
(Оля Полянская)* * *
– Теперь вы будете спокойно спать?
– Конечно. А вы?
– А я нет.
– Почему?
– А вы почему спокойно?
* * *
– Да что мне надо, Господи! Чередование необходимости слушать с возможностью говорить.
* * *
Нельзя все мерить взаимностью. Нельзя любить только тех, кто тебя любит.
* * *
– Уста говорят от избытка сердца, а я от избытка сердца молчу.
(Оля Полянская)* * *
Как же красиво! Женские руки, развязывающие длинные шнурки сапог. Длинно, долго, заученно и нетерпеливо.
* * *
– Мне все время приходится душить в себе то, что во мне происходит. На это уходят все мои силы. Очень это трудно. Моя душа – кладбище задушенных желаний.
(Оля Полянская)* * *
Маленькая девочка около дедушки, который зашел в гости и обедает, махнув стопочку. Девочка смотрит на дедушку и говорит:
– Ты будешь протертый суп?
– Что?
– Протертый суп?
– Как?
– Суп протертый!!!
– Громче, я не понимаю.
– Суп протертый.
– Все впереди? – не понял дедушка.
Так они и продолжали, пока не пришла мама.
* * *
Очень красиво: вечером при белом закате – женщина на сером каменистом пляже. Вокруг ржавые сваи обрушившихся после шторма ферм. Она рыжая, а одета в белое.
* * *
Может быть замечательный кадр. Балкон. Кресло-качалка. Человек качается. И мы видим то, что видит он в момент качания.
* * *
Обидев человека, она может сожалеть лишь о том, что он мог бы быть еще ей полезен.
* * *
Сидят двое, молча. Он и она. У них какой-то конфликт, но не явный.
– Ты почему молчишь?
– Думаю.
– О чем?
В ответ он начинает рассказывать ей весь ход своих мыслей – последовательный и полный «поток сознания», который становится для нее все более оскорбительным. В результате – ужасная ссора.
* * *
(Для «Голубой чашки».) Август. Вечерок пронзительный. Солнце белое. Пляж.
Женщина, только что пришедшая на пляж. Расчесывает длинные волосы. На другом конце пляжа появляется молодой парень, который раздевается и начинает выпендриваться. Бросается в воду: плавает, ныряет, делает стойку, короче – все для этой женщины. А она расчесывает волосы.
Скоро же приходит к ней огромного роста лысый мужик с волосатой грудью.
* * *
Девочка лет двенадцати. Очень хорошенькая. С отцом. Отец довольно молодой человек, но у него нет обеих рук и ноги.
Мир этой девочки, которая с раннего детства росла в уродстве, для которой интересы и заботы были совсем иными, нежели у других детей.
* * *
Идут два человека по дороге. Осень, дождик моросит. Идут, каждый думает о чем-то своем. Потом один начинает невольно маршировать, то есть шагать более четко. Второй подхватывает, и вот они уже маршируют «строем», поют марш, валяют дурака.
(Для «Голубой чашки»)
Старшина Карамнов. Каспий. Маленькая застава. Двадцать человек. Молодые ребята. Кругом совершенно пусто на сто верст. Пляж – 40 км. Застава – 200 м на 150 м, окружена невысоким дувалом. Свиньи старшины бродят по двору. Здесь же – внуки его. Земля засыпана ракушками. Белое солнце. Тишина, мир. Что бы могло произойти на этой заставе?
* * *
Оба пьяные, счастливые. Обнимаются.