— Господь Бог всеведущ и всемогущ. Ты действительно думаешь, что пара древних реликвий сможет навредить Ему?
Родриго высокомерно ухмыльнулся.
— Ты ничего не знаешь, мальчик. Ты представляешь Бога таким, как он описан в старой книге, заметь, написанной людьми.
— Но ты Папа! Как ты можешь отвергать важнейшую книгу христиан?
Родрго рассмеялся.
— Ты действительно столь наивен? Я стал Папой, чтобы добраться до Сокровищницы. Папство дало мне власть! Думаешь, я верю хоть единому проклятому слову из этой глупой книжонки? В ней только ложь и суеверия! Как и во всех религиозных текстах, написанных за последние десять тысяч лет!
— Люди убили бы тебя за такие слова.
— Возможно. Но они об этом не узнают. — Он помолчал. — Эцио, мы, тамплиеры, знаем человечество, и поэтому презираем его!
Эцио потерял дар речи, но продолжал слушать болтовню Папы.
— Когда я закончу свою работу здесь, — продолжал Родриго, — первым своим приказом я уничтожу Церковь, так что мужчины и женщины будут вынуждены наконец-то взять на себя ответственность за свои поступки, и каждый получит по заслугам! — он блаженно улыбнулся. — Это будет прекрасный новый мир тамплиеров — царство разума и порядка.
— Как ты смеешь говорить о разуме и порядке, — оборвал его Эцио, — когда вся твоя жизнь посвящена насилию и безнравственности?
— Я знаю, что несовершенен, Эцио, — согласился Папа, — И не отрицаю этого. Но, видишь ли, этот приз дается не за нравственность. Нужно брать то, что можешь получить и держать крепко — любой ценой. В конце концов, — он развел руками, — живем лишь раз.
— Если бы все жили по вашему кодексу, — ужаснулся Эцио, — весь мир погряз бы в безумии.
— Именно! А разве так не было раньше? — Родриго наставил на него палец. — Ты спал на уроках истории? Всего несколько сотен лет назад наши предки жили в грязи, охваченные невежеством и религиозным рвением. Они шарахались от каждой тени, боясь всего.
— Но мы уже давно стали мудрее и сильнее.
Рдриго снова засмеялся.
— Что за чудный у тебя сон! Оглянись! Ты живешь в реальном мире. Кровопролитие. Насилие. Расширяющаяся пропасть между богатыми и бедными. — Он посмотрел на Эцио. — Равноправия здесь никогда не будет. Мой же мир будет иным. И твой тоже.
— Никогда! Ассасины всегда боролись за благо человечества! Возможно, эта цель недостижима. Что это лишь утопия. Рай на земле. Но с каждым днем, что мы боремся, мы выбираемся из болота.
Родриго вздохнул.
— Sancta simplicitas! (Святая простота! — (лат) прим. пер.) Прости, но я устал ждать, когда проснется человечество. Я стар, я многое видел, и мне осталось не так много. — Мысль пришла ему в голову, и он зло прокашлял. — Хотя кто знает? Возможно, Сокровищница изменит меня?
Но тут Яблоко начало светиться все ярче и ярче, свет наполнил комнату, ослепляя их. Папа упал на колени. Прикрыв глаза, Эцио увидел, что на стене появилась карта из Кодекса, усеянная отверстиями. Он шагнул вперед и взял Посох.
— Нет! — воскликнул Родриго, его руки тщетно, как когти, хватали воздух. — Ты не можешь! Не можешь! Это моя судьба! Моя! Я пророк!
В этот страшный момент Эцио осознал истину, которую говорили ему другие ассасины, и которую он отверг давным-давно в Венеции. Пророк действительно был здесь, в этой комнате, и вот-вот должен был исполнить предназначение. Он посмотрел на Родриго почти с жалостью.
— Ты никогда не был пророком, — сказал он. — Ты бедная, введенная в заблуждение душа.
Папа откинулся назад, старый, тучный и жалкий. Потом с покорностью в голосе проговорил:
— Цена за ошибку — смерть. Позволь мне сделать это достойно.
Эцио посмотрел на него и покачал головой.
— Нет, старый дурак. Твоя смерть не вернет мне отца. И Федерико. И Петруччо. Никого из тех, кто умер, сражаясь с тобой или против тебя. Хватит с меня убийств. — Он пристально вгляделся в глаза Папы, теперь они казались молочного цвета, в них плескались страх и старость. Они больше не сверкали, буравя противника. — Ничто не истинно, — продолжил Эцио. — Все дозволено. Покойся с миром.
Он отвернулся от Родриго и провел по стене Посохом, нажимая на точки в последовательности, которую показала ему карта.
Стоило ему сделать это, как появились контуры огромной двери.
Которая открылась, едва Эцио прикоснулся к последнему отверстию.
За дверью отказался широкий проход со стеклянными стенами, в которые были вставлены древние скульптуры из камня, мрамора и бронзы. Там были комнаты с саркофагами, на каждом из которых был текст, написанный рунами. Эцио понял, что понимает написанное — это были имена древних богов Рима, но все саркофаги были закрыты.
Пока Эцио шел вперед, он поразился незнакомой архитектуре и декорациям, который, казалось, представляли собой странную смесь стилей — древнего мира, его собственного времени и стиля, которого он не узнал. Его инстинкт подсказал, что этот стиль может принадлежать отдаленному будущему. На стенах были вырезаны барельефы, изображающие события древности, которые не только показывали эволюцию Человека, но и Силу, которая двигала им.
Многие фигуры изображали существ, которые показались Эцио людьми, но их одежда была ему незнакома. Он видел и другие вещи, и не знал, были ли они скульптурами, картинами или частью эфира, сквозь который он прошел — лес, упавший в море, обезьяны, яблоки, посохи, мужчины и женщины, саван, меч, пирамиды и колоссы, зиккураты и гиганты, корабли, плывущие под водой, странные блестящие экраны, через которые передавались все знания, вся информация.
Эцио узнал не только Яблоко и Посох, но так же огромный меч, и Плащаницу Христа, которые несли фигуры, похожие на людей, но людьми они не были. Он разглядел изображение Первых Цивилизаций.
Наконец в глубине Сокровищницы он наткнулся на огромный гранитный саркофаг. Едва Эцио подошел к нему, как он начал светиться, приветствуя его. Он дотронулся до массивной крышки, и она поднялась с едва различимым свистом. Яркий свет, будто приклеившийся к его пальцам, скользнул внутрь.
Из каменной гробницы засиял удивительный желтый свет — теплый и мягкий, словно свет солнца. Эцио прикрыл глаза рукой.
Потом из саркофага встала фигура, черты которой Эцио не мог разглядеть, хотя сама фигура была женской. Она посмотрела на Эцио сверкающими огненными глазами и заговорила. Голос ее, на первый взгляд, звучал как птичье пение, которое в конце концов сменилось на его родной язык.
Эцио увидел шлем на голове женщины. На плече у нее сидела сова. Он склонил голову.
— Приветствую, Пророк, — сказала богиня. — Я ждала тебя десятки тысяч лет.