бесятся, устраивают вечеринку в стиле 18 века, одеваясь в одежды той эпохи, выпускают для себя журналы, приплачивая себе пару страничек со своей физиономией. Им можно такие вольности простить — это люди недалёкого ума: с деньгами в кармане, но с пустотой в сердце. А вы — чиновники, избраны народом, у вас все карты на руках. Так измените ситуацию в стране, Начните хотя бы с себя! Но как можно вам спокойно смотреть на простых людей, — они же не живут, а существуют от получки до получки, кое-как концы с концами сводят. Тарифы на все энергоносители такие заоблачные, что иногда думаешь — а не с Луны ли они доставляются к нам на землю? А ведь в ваших руках их решить! Но воз и ныне там. Нужно только захотеть и себе в карман поменьше денег класть, крадя их из закромов Родины. Про молодое поколение вообще не говорю — скажи им слово, в ответ получишь два, в худшем случае — по зубам. Докатились до точки — у ветеранов войны ордена воруют, и притом избивают их. А молодое поколение — это наше будущее, им нас содержать до старости, такова природа. Но я сомневаюсь, что некоторые из них способны на такой милосердный поступок.
— Министры в правительстве все понимают, что дальше так жить нельзя. В один момент народ может вынести их вперёд ногами — такое в России уже бывало, и не раз, — но сделать ничего не могут. Сам не могу понять — в чём причина? Кажется, и деньги есть в бюджете, да всё есть — от нефти до газа, — а подвижек в стране нет.
— А не пробовали, не воровать денег из бюджета? Может, в этом вся причина? Даже мой дед — ветеран войны, трижды раненый, — и то понимает, что не всё в порядке с головой у чиновников, и мне постоянно высказывает претензии. Приходится его выслушивать. Могу повторить дословно его слова: «Как могут чиновники воровать деньги из государственной казны, если у них отцы и деды, как и я, воевали? Они что — им не рассказывали, какой ценой досталась нам победа? Что за такое воспитание они им дали, если взятки берут без угрызения совести? Значит, у них отцы и деды не воевали, а в обозах сидели или на продуктовых базах наедали живот!». Что я могу сказать своему деду? Только одно — он прав. Подтверждаю его мнение — отцы и деды у этих чиновников-взяточников — чмыри, если таких сыновей вырастили.
— И опять ты прав.
— Я много повидал за свою жизнь, работая в уголовном розыске — разные убийства людей видел, лично их расследовал, а была их не одна сотня. Про кражи, грабежи, разбои вообще не говорю — их были тысячи. Но не могу забыть один случай, который произошёл со мной, — он мне просто открыл глаза на все, что происходит вокруг.
Произошло это давно — я ещё только начинал службу в уголовном розыске. Дежурный попросил меня доехать до одного частного дома и проверить сообщение гражданина. Гражданин, гуляя по улице, услышал детские голоса, доносящиеся из дома. Хотел проверить, но побоялся зайти во двор — там бегала собака. Приехав на место, я открыл калитку — собака, даже не тявкнув, выскочила на улицу и убежала. Мне это показалось странным, — но в мозг собаки не заглянешь, может, друга искать побежала… А через секунду стало понятно, почему. В окне виднелась девочка лет семи. Она стучала по стеклу и ревела, зовя на помощь. Окна были зарешечены, как в тюрьме, металлическими решётками. Я из-за двойных рам на окнах еле разобрал, что она пыталась сказать: «Дяденька, откройте нам дверь, мы три дня ничего не ели, родители ушли и забыли про нас!». Кого «нас»? Значит, ещё кто-то есть в доме — может, пожилой человек, инвалид? Медлить было нельзя. Подошёл к входной двери — она была закрыта на простенький навесной замок — и, не думая о последствиях, взломал его, зайдя в дом. Если есть на свете самый захудалый и не чищенный от навоза свинарник, то он по сравнению с этим помещением — дворец! Посмотрел на кухонную посуду — чашки, сковородки, ложки, все немытые ещё с покупки в магазине — и ужаснулся. Разве можно из них кормить детей, да и как можно родителям опуститься до такого низменного состояния?.. На кровати лежал мальчик лет четырёх, обутый в кирзовые сапоги. Холодрыга в доме была — пар изо рта шёл, а он лежит в одних лёгких штанишках, одеяла вообще нет — только ватный матрас старше меня лет на двадцать, а может, и больше. И оба в два голоса наперебой стали просить, чтобы я их покормил «ради Христа». Оказывается, они три дня ничего не ели — только пили воду, да и то на второй день стали её беречь. Девочка сообразила, что они могут надолго остаться одни, и стала воду экономить. Она объяснила отсутствие старших в доме — с родителями, наверно, что-то случилось, и они пока не могут возвратиться домой и покормить детей, но они всё равно их очень любят… Родители уже неделю как пьют бражку, — бывали случаи, что они уходили из дома, но ненадолго, а тут их нет столько времени, и дети беспокоятся за них. Мне врезались в память слова «ради Христа» и их любовь к своим никудышным родителям. Я эти слова на всю жизнь запомнил. Видимо, дети уже разуверились в людях и обратились за помощью к Богу. А есть за, что обижаться. К ним так долго не приходили родители, родственники, соседи, что им не оставалось ничего сделать — только обратиться к нему. А они просили его лишь об одном — покушать… Да в придачу в доме был холод, — ещё удар по детскому организму и психике. И государство их бросило, не заботясь о них: кому они нужны, эта нищета, — только обуза… Ещё я запомнил их глаза, — а они у них были не детскими. Глаза взрослого мудрого человека, прожившего долгую и тяжёлую жизнь.
— Что, было видно недетский взгляд в их глазах? — поинтересовался Олег. Видимо, мой рассказ его чем-то задел.
— Олег, поверь: я таких глаз не видел больше никогда. В них была видна вся их дальнейшая жизнь — от рождения до смерти. Хочешь — верь, хочешь — нет. Эти четыре маленьких детских глаза были, как телеэкраны, на которых мне показали всю их нелёгкую жизнь. И как они в ужасных условиях стали жить в этой халупе со своими алкашами-родителями, когда их принесли из роддома,