случай. Он кивает всем, даже тем, у кого простое и бедное платье, даже мальчишкам-разносчикам. Он добр, великодушен и не спесив. А еще он думает, что хорошо жить этим людям. Пусть у них малые дома, пусть у них нет сундуков с золотом, нет войска, но у них нет и злобных врагов, что собираются на войну с ним, нет влиятельных князей, что мечтают упрятать их в холодный подвал, нет предводителей дворянства, что мечтают сжить их со света, нет жадных покровителей, что при всякой возможности запускают руку в их кошели. Может, все эти люди даже счастливее его. Может, и ему стоит жить простой жизнью. Но обдумать такое он не успел. Встряхнулся. «Глупости. Что за бабье нытье, надо готовиться к войне, а не завидовать глупым бюргерам».
Тут же на площади располагалась и почта. Зашел Волков туда, и почтмейстер – как и все прочие почтмейстеры и почтальоны, бывший ландскнехт, – узнав генерала, сразу сообщил:
– С утренней оказией для вас письмо пришло из Лейденица.
Он как раз и ждал оттуда вестей. От Иеремии Гевельдаса, лейденицкого купца. А вернее, от капитана его штаба Эрика Георга Дорфуса, что под видом купца должен был побывать в кантоне Брегген и собрать там военные сведения. Кавалер едва сдержался, чтобы не начать читать послание прямо на почте. Погнал коня к дому, распугивая прохожих.
В общем, доехал, вошел в пустой и тихий дом, теперь уже принадлежащий ему, сел за стол, развернул бумагу. Так и есть: письмо писано разными руками. Первая рука – почерк корявенький, то купчишка писал. Опять он ныл, дескать, купцы остальные его притесняют, опять грозятся, опять с палками и кулаками к нему приходят. Волков про это и читать не стал, пробежал лишь взглядом. А вот дальше… То, что было написано почерком твердым и четким, словно у заправского писаря, то генерал читал жадно и въедливо, перечитывая некоторые предложения по два раза.
«Прежде всего, командовать кампанией уговорили старого генерала Каненбаха, штандарт его: черно-белое поле с красным медведем. Он отпирался, да ему посулили денег. Поставили лагерь в полумиле от берега. Чуть восточнее города Милликона, как раз на удобном перекрестке меж двух дорог, одна из которых идет вдоль берега, а вторая от пристаней Милликона на юг, на деревню Мюлибах, что от перекрестка в половине дня солдатского шага, и на город Ленгнау, в полутора днях солдатского шага от Милликона.
Лагерь тот немалый и вовсе не укрепленный, рогатки кое-где есть, но не окопан и частокола нет. Охрана ленивая. Командиры в службе небрежны, уповают на свою землю и страха не ведают. В лагере том до ста палаток, и люд о железе каждый день еще и еще приходит, с бабами и детьми. Думаю, пока люд идет местный, наемников из других земель нет. Телег не менее полусотни. Провиант складывается в мешках навалом под легкими навесами, амбаров не строят, пакгаузов на берегу не арендуют, значит, лежать провизия долго там не будет. Помимо меринов и лошадей тягловых, в загонах стоят лошади строевые, более двух сотен. Для офицеров то слишком много. Лошади есть породы знатной. Значит, собирают и местных кавалеров или купили иных.
Видел, как везли бочонки, то не масло и не солонина. Похоже на порох. Нет сомнений, что воевать собираются, но не скоро. Барж и лодок пока не нанимали. О том разговоров нет, значит, им не время, плыть еще не думают. А вот разговоры о том, что цены на провиант растут и растут, купчишки в Милликоне говорят повсеместно. Значит, еще людей в лагере прибавится. Думаю, что кампания пока не готова. Силы собираются. Оттого в округе весь провиант и скупают. В лагере всякого люда менее тысячи человек, при ста кавалеристах и ста кашеварах и возничих. Штандарта главнокомандующего у лагеря не висит. На том пока все, рисую карту, думаю упросить купца вашего еще раз съездить в кантон, чтобы еще раз все поглядеть и до столицы кантона доехать. А свинопаса вашего видел. Мальчишка смышленый. Говорит, что и дальше вам готов служить. Дал ему денег шесть талеров из тех, что вы мне выдали, обещал еще, так он себе в тот же день купил конька захудалого и седло. Ездил верхом, чем был горд».
Подписи не было, дальше снова шел текст купца, опять нытье. Волков дочитывал послание, делая над собой усилие. Дочитал, отложил бумагу, взял кувшин, что стоял тут со вчерашнего вечера, потряс. Пара капель там еще была. Он допил их, кажется, вместе с дохлой мухой.
Вот как все сделано мастерски! Так все написано, что у генерала и вопроса не возникло. Все ясно, четко, понятно. Дорфус еще и карту кантона обещает сделать.
Со двора пришел Фейлинг, с ним были Румениге и Габелькнат. И Гюнтер уже вернулся от жены, к которой Волков отпускал денщика на побывку. Гюнтер принес дрова, бросил их с грохотом на пол, а Фейлинг спросил:
– Сеньор, может, огонь разведем, может, сварим еды?
Господа из выезда явно хотели есть. Но сеньору все равно. Сеньор не слышит своего оруженосца. Он обдумывает письмо капитана. Ведь в письме капитан нарисовал такую картину, что и глупый призадумался бы. А Волков глупым не был. Сидел, молчал, смотрел перед собой и вдруг понял, вдруг осознал, что времени-то у него нет совсем. Не то что месяца у него нет, на который он рассчитывал, нет даже лишней недели!
Враг собирает силы, уже тысяча человек в лагере, провианта горы – значит, будет больше людей, еще больше вражеских солдат. И не простых солдат, а горцев. Невысокие, но широкоплечие, с мощными ляжками и крепкими икрами горные мужики, выросшие среди скал и долин, среди холода и вечно ледяной воды в быстрых ручьях, – упрямые сволочи, неуступчивые, дружные и свирепые. И на сей раз пожалуют они с порохом и кавалерией, с хорошим командиром и опытными офицерами, на сей раз все будет как положено, всерьез. Теперь горцы не принимают его за дурака-помещика, что вздумал бузить у них на границе. Теперь они к нему отнесутся с должным почтением.
Нет, не было у него ни месяца лишнего, ни недели, ни дня лишнего. Нельзя было давать горцам собраться с силами и потом в поле с честью мериться с ними крепостью рядов. Тем более что чести это поганое мужичье не знает.
Фейлинг с Гюнтером, не дождавшись ответа генерала, принялись разводить в печи огонь, Габелькнат им помогал. Потянуло дымом, первые лепестки пламени уже