вновь, почувствовать то чувство спокойствия и защищенности, что он ей давал. А в сырых коридорах пахло гнилью, под ногами шуршали горы мусора, что остался здесь от старых времён мирной жизни. Китти запнулась, об какую-то коробку и кубарем опрокинулась на пол, Чак с сержантом тут же взяли её под руки и повели в подвал по крутой, металлической лестнице. Ступеньки были скользки, внизу переливались блики застоявшейся воды, она воняла тухлятиной и забираться в неё, холодную и мерзкую, не было ни малейшего желания. Но первый прилетевший снаряд, что с грохотом разнёс рядом стоящий дом, не оставил выбора.
– Вот тебе и доброе утро! – стоя по колено в воде буркнула Китти.
– Ты же говорила, что медивы будут драпать в Фавию, так какого хрена они вновь за Брелим взялись? Что у вас там в штабе? Только пьют и едят, а за обстановкой не следят, – с некой претензией высказал Чак, умывая похмельное лицо тухлой водой.
– Мне, Чак, разведка не докладывает, я говорю то, что слышала и всего-то. Значит решили побуянить напоследок.
– Я на вашем месте вообще бы ничего не говорил этому проходимцу, капитан Лина, – вмешался в разговор Верн.
– А тебя, сержант, никто и не спрашивает, – гневно рявкнула девушка, – рот закрой и молчи, как обстрел кончится довезёшь нас на место.
Следом за Киттиными словами в дом прилетела бомба, она разорвалась на крыше и стены жутко задрожали и на головы посыпались бетонные крошки. Они сидели в темноте и тишине, каждый думал о своём. В голове Чака витала непонятная, пьяная ночь с таким же непонятным человеком, которому он почему-то решил излить свою душу и за что муки стыда его теперь рвали на части. Более всего его терзал тот странный пьяный поцелуй, не смотря на затуманенный разум, он помнил вкус её губ, их мягкость и нежность. И не смотря на то, что всё это ему казалось неправильным и глупым и в чём-то даже опасным, касание её губ было незабываемым, и слабым огоньком грело его промокшую и сырую, как этот подвал, душу. Чак смотрел на Китти и сердце его билось на один удар чаще и даже если эту выходку она сотворила спьяну или из жалости к такому ничтожеству как он, всё равно ему было приятно. А Китти же думала о другом, о том, кто питал к ней самые нежные и добрые чувства, был её спасителем и заступником и билетом в жизнь. Именно образ Маунда витал в её уме, ей так хотелось сейчас быть с ним рядом и пусть он не любил её или просто не сознавался, всё равно с ним она была всегда спокойна и счастлива. Поцелуй? Скорее всего Китти просто не предала ему значения, она вовсе не забыла про него, да и целовала Чака в пьяном, но здравом рассудке. Проще всего было молодому сержанту, он не забивал себе голову никакими мыслями, кроме одной – выжить и вернуться в штаб. Ему был абсолютно безразличен Чак, к тому же Верн не знал имени этого пехотного офицера, а по коротким беседам так и вовсе испытывал к нему лютую неприязнь. Такую, какую порой испытывают люди к незнакомцам, что ничем не провинились пред ними. А вот за Китти он действительно переживал, ведь знал, что если вдруг она погибнет, то и ему будет проще погибнуть самому, нежели объяснять Мауту как это произошло и от того, Верн проклинал эту поездку, ради какого-то пехотного офицеришки.
Где-то снаружи затрещали пулемёты, раздавались взрывы и оглушительный рокот реактивных двигателей самолётов, началось настоящие сражение, которого не ждали в муринском штабе. Китти долго не могла понять зачем Пфлюк перешёл в наступление имея довольно малые шансы на успех, пока не вспомнила, как Маунд говорил, что со дня на день начнутся две операции по окончательному окружению и уничтожению гетерской армии и фавийских экспедиционных корпусов в так называемом «Гетерском мешке».
– Видимо генерал Пфлюк, хочет принести себя и свою армию в жертву, – подытожила свои размышления Китти, не поднимая взора от своего отражения в воде.
– Но зачем? – тут же переспросил Чак.
– Пока мы будим сдерживать Пфлюка и перебрасывать резервы с севера и юга, фавийцы смогут вывести из мешка основные боеспособные силы. Они приносят себя в жертву, проклятые фанатики. Как же нам теперь выбраться. Сержант, где мы сейчас вообще?
– Мы в километрах двух от хлебзавода.
– Если я не ошибаюсь фронт совсем рядышком, сержант? – заметил Зит.
– Совсем рядом, но расчищенная трасса до центра города есть только здесь, по этому я тут и поехал и вообще мы в эту передрягу попали только из-за вас старший лейтенант, могли бы и пешком дойти.
– Верн, я просила тебя заткнуться, – наконец-то запомнив его имя, выругалась Китти и бросила гневный взор на сержанта, но тот не унимался.
– Сидим тут в луже только из-за вас, а между прочим, товарищ капитан, если с вами, что либо случиться, то Маунд Маут меня в порошок сотрёт, только из-за того, что согласился вас вести. Надеюсь, мы выживем и Маунд размажет вас, старший лейтенант, по стенке.
– Ты переживаешь не из-за меня, сержантишка, ты за шкуру свою никчёмную переживаешь. Как выберемся, так порекомендую Маунду отправить тебя служить в другом месте, раз свой нос суёшь куда не следовало бы.
Пока Китти с Верном перепирались и спорили, Чак незаметно для них вышел из подвала и направился на разведку. Ему меньше всего хотелось оставаться в пропахшей тиной и сырым бетоном, луже и смотреть как спорят штабной офицер со штабным водителем. Пространство объял оглушительный гул, звуки боя сбились в кучу, воздух был прелым и тяжёлым, голова раскалывалась от похмелья, в сапогах хлюпала вода. Добравшись до окна он услышал чёткие разговоры у того места, где осталась их машина. Инстинктивно прижавшись к земле, Чак пополз к окошку и как добрался до него, с испугом взглянул на улицу. Подтвердились его самые плохие ожидания, фронт, как это часто уже бывало в боях за город, резко откатился назад, оставив незадачливых котивов в медивском тылу. У машины стояли около десятка фавийских солдат, они курили и смеялись, нос Чака тут же учуял знакомый медивский табак. Из-за гула недалёкого боя было совсем не разобрать о чём говорят вражеские бойцы, но по лицам и жестам, Чак сразу понял, что они засветились, ведь без особого труда можно было понять, что машина штабная. По белому кресту на капоте. К тому же двигатель ещё не остыл окончательно и это очень