упаковке со знаменем партии по центру, видимо еду распределял Чак, который испытывал лютую неприязнь к штабному водителю. Пехотинцы вообще редко любили штабных и служащих, ведь именно на пехоте лежат основные тяжести боёв и потери, а штабные парни, чаще всего являлись роднёй или близкими элиты, чьи родители очень переживали за своих отпрысков. Оттого и не желали отправлять их прямиком на фронт. К тому же, Верн был той нередкой породы людей, что не желают мириться с тем, что кто-то из низших слоёв общества, может быть главнее. К тому же он имел не самый приятный характер, избалованного мальчика из состоятельной семьи, но ввиду очень ограниченного ума, ему удалось устроиться в войсках лишь сержантом.
Шоколад был действительно вкусным, с горчинкой и несравнимым ни с чем ароматом, он хрустел во рту и тут же таял. Китти не успела опомниться, как съела две плитки и принялась за паштет с галетами. А Чак продолжал болтать с лётчикам и как только девушка услышала своё имя, она тут же навострила уши и стала вслушиваться в разговор. Любопытство было ей не чуждо, к тому же речь зашла о ней.
– А девка-то откуда тут взялась? Да ещё и штабная, – удивлённо спрашивал лётчик.
– Это капитан Лина, из свиты Маунда Маута, нужно её любой ценой обратно в штаб доставить, а то с меня шкуру заживо сдерут.
– Так на кой хрен она с тобой-то попёрлась на линию фронта, капитан из свиты командующего и ты, ну без обид друг, ты пехотный офицер, чернь, мясо пушечное. Как ты оказался в их машине? Или ты не тот за кого себя выдаёшь?
– Да всё я тот, обычный пехотный офицер, просто я с ней знаком до войны был, вот и встретились, дабы отвлечься от рутины этой военной.
– А вот в чём дело, я понял, – с пошлой иронией, прозвучал голос пилота.
– Да не хрена ты не понял, птица низкого полёта, не было у нас ничего, да и быть не может.
– А почему не может, девка вроде на мордаху симпатичная, даже милая, стерва поди конченая? Или может у тебя какие проблемы?
– Если бы я тебя в тюрьму засадил, сломал бы твою жизнь, и из-за этого ты попал бы на фронт первых дней войны в виде тюремного добровольца, как бы ты ко мне относился? – со стыдом произнёс Чак.
– Э-э-эм-м-м. Ну я бы тебя пристрелил бы, ну перед этим сломал бы тебе всё, что смог.
– Ну вот.
Повисла тишина и лишь редкие гулы взрывов, что доносились со стадиона озаряли утренний, влажный воздух. Китти удивлялась тому, как сильно изменился Чак, ей становилось всё больше его жаль, он был грубым и жестоким, но в его сломленной душе оставалось место добрым чертам. Пусть не так они были развиты, а порой скрывались за жестокостью и обстоятельствами, но именно в этот момент Китти поняла, что он вовсе не чудовище, а человек своего времени и окружения.
– Все мы не святые, друг, – прозвучал певучий голос лётчика. – Думаешь, я святой? В Престоре мне как-то довелось бомбить склады занятые гетерцами, так вот, сбросил я на их головы хорошую партию напалма и полетел к другому объекту. Смотрю, по дороге ползёт колонна танков, штук десять с пехотой, думаю поджарю-ка я вас за одно, ведь подумал ещё, что бы делали тут наши, фронт в пол сотне километров. Ну короче зашёл на бросок, скинул два заряда, колону окутало пламенем, все врассыпную, а я на новый круг и давай их из пулемёта отстреливать, как будто в тире. Когда я направил свой самолёт на аэродром, я был горд и рад, что положил столько врагов, за моим хвостом остались лишь обугленные танки и разбросанные тела, прошитые крупнокалиберным пулемётом. Я высадил столько патронов в колону, что если бы мне на хвост сели медивы, я бы мог им только фиги крутить. Ну и как ты уже догадался перебил я своих. Один майор заблудился и вышел окольными путями в тыл медивам, блуждал и не мог найти дорогу к городу Флами, где стояли наши танкисты, а тут я. А ведь на скорости невозможно разобрать, чьи там танки, наши, гетерские, фавийские. Всё одно. Так вот друг мой, я сжёг семь танков, полторы сотни солдат, остальных добили медивы. Я нанёс своей армии такие потери, что не каждый медивский лётчик бы смог. Ты подпортил жизнь одной девушке, я лишил жизни полторы сотни. Своих. Так, что ошибки совершают все, последствия только разные.
– И тебя не пустили под трибунал? – удивился Чак, видимо вспомнив случай со своей глупостью под Крупом.
– Пустили, судили долго и пристрастно, пока за меня товарищ Эол не заступился.
– Это, что за хрен такой Эол.
– Ну вообще-то командующий авиацией Муринии, генерал Лемур Эол. Его одно слово смогло меня помиловать. Он сказал, мол не трогайте парня это война и ошибки при боевых вылетах бывают постоянно и виновным в итоге признали того покойного ныне майора, что заблудился со своей колонной. Ведь он не проверил исправность средств связи и не смог связаться со своими. Вот так вот бывает друг мой. А меня после этого случая перевели на брелимский фронт, на северном со мной уж больно многие хотели расправиться за товарищей.
– М-да, херово тебе пришлось. Ладно, кончаем болтать, пора этих штабных будить и тащить свои задницы к тому магазину, надеюсь они ещё держаться.
Чак с пилотом вошли под бетонный навес из плит и пожелав Китти доброго утра, принялись будить Верна, который не мог встать. Приводить в чувства его пришлось шлепками по щекам. Лётчик, который оказался довольно красивым, молодым парнем с правильными чертами лица, будто у модели журнала мод, быстро привёл сонного сержанта в чувства, дав ему нюхнуть какой-то жидкости, что снабжали лётчиков, дабы приводить себя в чувства при утомлении. Верн жадно съел пачку галет, поворчал, что нет чистой воды, чтобы запить, получил пару гневных оскорблений в свой адрес от Чака и тут же умолк.
Путь их был хоть и не таким далёким, всего два квартала, которые можно было пройти в мирном городе за десять минут, был неимоверно сложным, к тому же пришлось ползти в основном на брюхе, укрываясь от редких патрулей и проезжавших машин. Солдат фавии было не много, небольшие анклавы муринскиих бойцов, что укрывались в разных строениях, ни кто не штурмовал и даже не собирался как либо окружать. Сил Пфлюку едва хватало для обороны фронта, к тому же в