Читать интересную книгу Тисса горит - Бела Иллеш

Утром, часов около шести, их опять разбудили полицейские.

Стояло прекрасное, солнечное осенней утро. Даже скучный двор полицейского управления, куда согнали арестованных, показался уютным в этих ярких солнечных лучах. Зато положение было не из «уютных». Во дворе находилось восемьдесят арестантов. Заспанные небритые лица, грязная, рвана одежда. А вокруг — по крайней мере вдвое больше полицейских, упитанных и прекрасно выспавшихся. Под воротами стояли два пулемета: один был направлен во двор, другой — на улицу. Двор со всех сторон был окружен глухой стеной. Арестанты построились — четверо в ряд. Их окружили полицейские. По бокам — пешие, спереди и сзади — конные.

Ворота открылись. Процессия тронулась.

— Куда нас, чорт возьми, ведут, как ты полагаешь? — спросил Готтесман Петра.

— Уж не в прокуратуру ли? Хотя нет, пожалуй. Нас ведь, собственно говоря, еще не избили по-настоящему…

— Эй, там! Будет языком трепать!

И удар полицейской резиновой дубинки оглушил Петра.

— В Венгрию ведут, подлецы, — шепнул немного погодя Готтесман. — Чтоб их…

Передовые полицейские дошли уже до моста через Дунай. Не сворачивают ни вправо, ни влево. Вот они уже на мосту. Огромный чугунный мост. На том берегу лишь узкая полоска чешской земли, а дальше… дальше — Венгрия.

— Пора! — шепнул Готтесман. — Ты, брат, не спи: улепетывать надо.

Петр не ответил. Его трясло, как в лихорадке. Он понимал: что-то предпринимать надо. Но ничего, решительно ничего не приходило на ум. Вокруг был сплошной полицейский кордон.

Арестанты шагали, понуря головы.

Они дошли до другого конца моста. Здесь четыре дня назад рабочие разогнали небольшой полицейский отряд, который сопровождал эмигрантов, подлежащих выдаче Венгрии. При этом воспоминании Готтесман улыбнулся. Но улыбка исчезла, лишь только он увидел, что там, где четыре дня назад он сам расставлял комсомольцев, теперь стоит отряд легионеров.

Через четверть часа они прибыли к границе. Транспорт поджидали венгерские жандармы с длинными петушиными перьями на шляпах. Чехи по счету передали венгерцам арестованных. Процессия остановилась всего на несколько минут, затем снова двинулась дальше. Венгерская, чешская ли земля — не все ли равно? Только форма на жандармах разная.

Петр задумался над событиями минувшего года.

«Сколько добрых товарищей и сколько подлецов довелось мне встретить за один год! И сколько ошибок, сколько глупостей мы наделали!..»

Мысли унесли Петра далеко. Он не заметил, что Готтесмана нет возле него.

Он оглянулся. И позади его не было.

— Чего, сукин сын, головой крутишь? А? Бежать вздумал!

Петр едва устоял на ногах от жестокого удара в спину прикладом.

Из носа, изо рта хлынула кровь.

Он вернулся на родину.

Возвращение на родину

По команде фельдфебеля арестованные построились в одну шеренгу.

Фельдфебель, коренастый краснокожий мужик, стал перед строем и, покручивая рыжеватые усики, начал:

— Пока сюда не пожаловали господа офицеры, я вас поучу уму-разуму. И ежели кто выкажет себя потом при господах офицерах невежей, тому… н-да, тому не позавидую! Прямо скажу: не хотел бы я быть в его шкуре, хоть я и не из робких… Так вот — без дальних слов, по-солдатски: чтобы с нынешнего дня выбить из башки всю свинскую дурь, какой вы понабрались у проклятых челаков[27]. Не для свиней священная венгерская земля! Который из вас большевик или другая какая сволочь, обязан выступить на два шага вперед и выложить все, как на духу. Исповедаться, мать его, как перед патером! Понятно? А ежели кто хитрить вздумает, в молчанку играть, — ну, того…

Фельдфебель оборвал фразу и, сдавив левой рукой горло, выразительно мотнул головой на оголенные сучья акации.

— Так вот, — повысил он голос, — во имя христианского и национального возрождения нашей родины нужно, чтобы каждый сукин сын отвечал не только за себя, но и за соседа. Так- то… И пусть не надеется, что мы вроде тех челаков, которые только и умеют, что клецки лопать да пятки лизать. Не-ет! Такого мы живо образумим. Без дальних слов, по-солдатски! И намотайте себе это на ус, коли не хотите узнать, где раки зимуют… А и скоты вы! — продолжал он после некоторой паузы. — Право слово, скоты! Что бы кому из вас поинтересоваться: кто же, дескать, нас поучает? Так вот: с вами разговаривает знаменитый на семь комитатов[28] господин фельдфебель Шимак. Поняли?.. А может, вы еще желаете знать, чем господин фельдфебель Шимак знаменит? Извольте, и на это отвечу: тем знаменит, что не переваривает он ни коммунистов, ни жидов, ни челаков, ни олахов[29].Так-то.

Фельдфебель прервал свою речь, подошел к строю и ткнул кулаком в лицо рыжему еврейскому парню, так что у того из носа хлынула кровь.

— Заруби себе на носу, сволочь: я есть тот знаменитый господин фельдфебель Шимак!

— Подлец!

Петр стоял на левом фланге длинной шеренги, у него тоже еще сочилась из носа кровь от удара прикладом. Его мутило, кружилась голова, он едва держался на ногах. Не отдавая себе отчета в последствиях своего поступка, он погрозил фельдфебелю кулаком и крикнул:

— Подлец!

Среди арестантов пронесся шопот.

В один миг фельдфебель очутился перед Петром.

— Ты что сказал? Подлец? Кто тут подлец, говори! Может, я — господин фельдфебель Шимак? А?

Носком своего тяжелого солдатского сапога фельдфебель что было сил ударил Петра в живот. Петр пошатнулся, а после второго удара рухнул на землю.

— Говори, сукин сын, кто подлец?

Он топтал ногами лежавшего ничком Петра.

— Говори, сукин сын, говори!..

Петр потерял сознание.

Очнувшись, Петр не сразу сообразил, что с ним произошло. Он повернулся и увидел над собой склоненное лицо. Оно показалось ему знакомым, но он не мог припомнить, где и когда он его видел. Он слышал обращенные к нему слова, по смысла их не улавливал.

Где-то горнист протрубил зорю.

Петр вновь впал в забытье. Когда он очнулся от долгого и глубокого сна без сновидений, боль утихла. Но пошевелить ни рукой, ни ногой он не мог, они словно одеревенели. Голова стала тяжелой, как камень, мысли едва ворочались.

Прошло немало времени, пока он смог наконец осмыслить все происходящее. Он понимал, что он у венгерских белых. Вспомнил, что его товарища по камере зовут Бескид. Что Бескид этот служил в чешской охранке и помог ему бежать из Берегсаса. Он смутно припоминал, что тогда, в поезде, Бескид сказал что-то про Марию Рожош, но что сказал — этого Петр, хоть убей, вспомнить не мог. Убедившись наконец, что самому не вспомнить, он решился спросить у Бескида:

— Ты что сказал?

— Я спрашивал, где у тебя болит.

— Я не о том… — нетерпеливо оборвал его Петр.

Бескид осторожно приподнял его голову и поднес к губам жестяную кружку. Петр жадно выпил и опять закрыл глаза. Но спать больше не мог.

«Мария Рожош… Все это пустое, — подумал он. — Рожош, Секереш… Вся эта игра — кто кого обманет, кто кого перехитрит… Ничем другим это и не могло кончиться. Ясно, они всегда нас вокруг пальца обведут…»

Понемногу мысли его приняли другое направление. Его товарищей по прежней уйпештской работе — Потьонди и Пакши — венгерский суд приговорил к смертной казни. А группу товарищей, с которыми он работал в Прикарпатской Руси, чешские легионеры перебросили через Тиссу, так же как его — через Дунай. Венгерские пограничники-офицеры замучили их до смерти, затоптали сапожищами и швырнули их изуродованные труппы в Тиссу… «А что будет со мною?.. Эх, так или этак — не все ли равно!»

Стены камеры были из необструганных досок, вместо пола — земля. Окон в камере не было, но в отверстия между досками свободно проникал свет. Камера походила больше на курятник, чем на человеческое жилье.

— Не спишь?

— Нет.

Бескид опустился возле него на колени и зашептал ему на ухо:

— Слушай, я им сказал, что чехи перебросили меня сюда за то, что я в Словакии вел венгерскую пропаганду. Фамилию и место рождения для себя я выдумал. Ты тоже должен выдумать и выучить назубок, чтобы потом как-нибудь не спутать. Теперь я — Иоганн Бадье, родом из Кошице. Пока будут наводить справки, мой и след простыл. Понял?

— Понял.

— Нам надо соблюдать чрезвычайную осторожность. Когда нас перебрасывали, четырех коммунистов тут же на месте ухлопали. Осторожность сейчас — прежде всего.

— Почему ты говоришь «коммунистов», а не «товарищей»? — вдруг прервал его Петр.

— Ладно, пусть будет «товарищей», — пожал плечами Бескид. — Между собой мы, конечно, можем их так называть, но лучше приучить себя называть их коммунистами. В нынешнее время за одну такую обмолвку можно на тот свет угодить. Не время сейчас героев из себя разыгрывать. Живому псу лучше, чем мертвому герою. Понял? Нам обоим нужно первым делом выбраться отсюда и попасть в тихое местечко на спокойную работу. Долго так все равно продолжаться не может. Ведь верно?