Ты видела, как он на тебя смотрел? — вторил ему голос здравого смысла. — Слышала, как он с тобой разговаривал? Ты для него никто, ты даже меньше, чем пустое место! Он не станет из одного лишь принципа разговаривать с тобой, и неважно, какие цели ты преследуешь — он не станет, не станет, не станет!
И это будет на его совести.
Катерина? Бесполезно. Эта если вдруг и снизойдёт до разговора, всё равно ничего не сможет сделать. Сколько ей лет? Семнадцать? И потом, даже если сравнивать их с той же Митрофановой: Катя воспитана кисейной барышней, ранимой, нежной и кроткой, настоящей княжной. И помешать интригам своего дяди она попросту не в состоянии.
Старшая Волконская? Очень может быть, учитывая то, какими живыми и активными могут пожилые женщины — один пример Никифоровой чего стоит! Но о старшей Волконской Александра не знала ничего, кроме того, что она слегла с сердечным приступом после смерти дочери. И как её найти? И как добиться её аудиенции? И как её зовут, в конце концов?
Она была близка к тому, чтобы застонать в голос от отчаяния. Но вместо этого свернула к западному крылу, где располагалась палата офицера Владимирцева.
— Ваш друг уже ушёл? — спросила она, заглянув внутрь после короткого стука, но ответа так и не получив.
— Я разрешал тебе входить? — сухо поинтересовался Владимир.
— А я и не вошла, только заглянула одним глазком.
— А если бы я был не одет?!
— Господи, можно подумать, я увижу что-то новое! — Александра оглядела комнату, и, убедившись, что Владимирцев один, тяжело вздохнула. А сама подумала — к лучшему. Не собиралась же она и впрямь отдавать эти бумаги его величеству?
— Зачем тебе понадобился Мишель? — Вдруг спросил Владимирцев, когда она уже практически закрыла за собой дверь.
— Собиралась признаться ему в любви, зачем же ещё! — Огрызнулась Александра. — Неужели не заметно, что мы без ума друг от друга?! Не знаете случайно, где он живёт?
— Здесь, совсем рядом, на углу Садовой и Басманной, — машинально Владимир Петрович, прежде чем успел подумать о том, что совсем не собирался с ней разговаривать. Но было уже поздно. — Нет, а если серьёзно? Что-то случилось? Я слышал в коридоре шум… то есть, я хочу сказать, это странно, обычно до меня шумы и не доносятся, спасибо Мишелю, помог с палатой. Но нынче кричали так, словно немцы добрались до Москвы и задумали с боем отвоевать больницу у Воробьёва!
— В таком случае вам не о чем было бы беспокоиться, Викентий Иннокентьевич скорее отдаст им своего сына или дочь, но больницу — ни в коем случае!
— Что ж, хорошо.
— Хорошо. И, пожалуйста, простите, что побеспокоила! Вы и впрямь могли быть неодеты, я как-то про это не подумала, — сама не зная, зачем любезничает, сказала Александра. И повторила ещё: — Извините.
Чем повергла Владимирцева в глубочайший шок. Он хотел ответить, что — ничего страшного, так уж и быть, но не успел, потому что Саша ушла, притворив за собой дверь. Вот это метаморфозы! С утра была как кремень, а ныне нерешительная, расстроенная чем-то, да ещё и подозрительно вежливая… что это с ней?
Эх, если б он только знал!
«Волконский живёт на углу Садовой и Басманной», повторяла про себя Александра. Эта информация не давала ей покоя. По-хорошему, идти-то тут всего пять минут, и время её практики давно закончилось — она была свободна, как ветер, так почему бы не наведаться в гости к дорогому брату?
У тебя совсем нет чувства собственного достоинства! — кричала её задетая гордость. — Этот негодяй хамит тебе, игнорирует, унижает, а ты вместо того, чтобы послать его к чёрту, возьмёшь и принесёшь ему эти бумаги на блюдечке?!
«А что мне ещё с ними делать? Воробьёв скорее всего уже обнаружил пропажу, и странно, что он до сих пор не вызвал меня, чтобы спросить, что всё это значит! Стало быть, на меня он не подумал, да и с чего бы? Он же не знает, что я слышала их разговор с Гордеевым! Но рано или поздно они догадаются!»
И тогда она закончит так же, как и Юра Селиванов. С тремя пулями в груди и переломанными пальцами.
Ты всё равно не должна идти к Волконскому! Пусть он за тобой бегает, чёрт возьми, это в его интересах, а не в твоих!
Да, но…
«Господи, раз уж я взялась за это, нужно доводить до конца! Украсть такие бумаги, за которые меня вполне могут убить, украсть и не использовать их против этого ублюдка — это верх глупости!»
Так давай, иди к нему! Нет, а что такого? И посмотрим, через сколько секунд он выставит тебя за дверь? Две? Три?
— Саша, ты ещё не ушла? — окликнула её Вера. — Заходи к нам, мы как раз собирались пить чай! Присоединяйся, мы будем рады! Если никуда не спешишь, конечно.
О нет, она не спешила. Более того, сейчас это было то, что нужно!
Посидеть, отвлечься немного, успокоиться, и ещё раз хорошенько всё обдумать.
А компания для этого собралась самая что ни на есть подходящая: три молоденькие практикантки-медсестры, с одной из которых флиртовал смазливый красавчик в белом халате — видимо, Семён — а так же тётя Клава и низкорослый старичок, доктор Макаров, похожий на гнома из сказки.
— О-о, наша сегодняшняя героиня! — приветствовала её одна из медсестёр, и Семён тотчас же рассыпался бисером перед новенькой, которую он ещё не очаровал.
— Мадемуазель! Позвольте вашу ручку! Как вы прекрасны! Я — Семён Петраков, из травматологии. Будем знакомы!
— Саша, сядьте, расскажите про сегодняшний случай! — попросила другая медесестра.
— Какая же вы молодец! А я-то совсем растерялась…
— Как это у вас всё так ладно получилось!
— А давно вы в медицине?
— А много ли на вашей практике подобных случаев?
На все эти вопросы она отвечала с дружелюбной улыбкой, стараясь каждому уделить внимание и никого не обидеть. Пришла Вера, села рядом, и велела не утомлять чересчур её дорогую подругу, и сама же, вопреки собственным словам, начала расспрашивать пуще их.
Знакомство с коллективом прошло хорошо: все были в восторге от новенькой, особенно Петраков, имевший, как поняла Александра, репутацию местного ловеласа. Старенький Макаров от всей души похвалил, а тётя Клава даже извинилась, что не сразу решила доверить пациентку в её руки.
Чаю было испито немереное количество, и когда Александра опомнилась, на часах уже было семь вечера. Все разошлись, кто домой, кто на дежурство, а она решила остаться с тётей Клавой ещё ненадолго, чтобы помочь ей убрать со стола.
— Как тебе у нас, дочка? — спросила тогда пожилая женщина. — Нравится? Или, небось, думаешь: сплошной бедлам, в прошлой больнице поспокойнее было?
— Что верно — то верно, поспокойнее, — не стала спорить Александра. — Но мне куда больше по душе суета, нежели затишье. Конечно, поменьше бы таких случаев, как сегодняшний, но всё же любое дело лучше, чем безделье.