— Ничего, позлится и успокоится. Он слишком тебя любит, чтобы обижаться всерьез.
— Очень на это надеюсь. — Немного успокоившись, она вернула вазочку Тэсс. — Может, и в самом деле искупаться?
— Давай. — Тэсс озорно улыбнулась. — Только я без купальника.
Уилла откинулась на спинку кресла. Гром грохотал чуть ближе. Потом раздался звук шагов, и Уилла инстинктивно потянулась к винтовке, лежавшей под креслом. Из темноты появился Хэм.
— Добрый вечер, — сказала она.
— Добрый. Расчет приготовила?
Вот упрямый старый козел, подумала она и жестом предложила ему сесть.
— Присядь на минутку, а?
— Некогда. Вещи надо паковать.
— Ну пожалуйста.
На плохо сгибающихся ногах он поднялся по ступенькам,
опустился в соседнее кресло.
— Ты сегодня унизила меня, да еще перед этим сосунком.
— Прости меня. — Она умоляюще взглянула на него. Его обиженный, страдальческий голос пронзил ее в самое сердце. — Я хотела как лучше.
— Как лучше? Сопливая девчонка будет мне указывать, что я слишком старый и ни на что не годный?
— Я этого не говорила.
— И так было ясно.
— Послушай, ну почему ты такой упрямый? — Она сердито пнула ногой перила. — С тобой ни о чем невозможно договориться!
— Я? Я упрямый? Да я в жизни не встречал такой упрямицы, как ты! Ты, кажется, думаешь, девочка, что все на свете уже постигла, на все у тебя заготовлен ответ. Свято веришь в свою правоту, да?
— Вовсе нет! — Она вскочила. — Ничего подобного! Часто я не знаю, правильно ли я поступаю, но все равно решение принимать нужно. И сегодня я тоже поступила правильно. Черт бы тебя побрал, Хэм, если бы ты проторчал на жаре еще десять минут, тебя хватил бы удар. Что бы тогда со мной было? Как бы я стала обходиться без тебя?
— Ты и так уже обходишься без меня. Сегодня ты отстранила меня от работы.
— Я не хотела, чтобы ты занимался тяжелым физическим трудом на солнцепеке. Этого больше не будет!
— Ах, не будет? — Он тоже вскочил и придвинулся к ней вплотную. — Да что ты за начальница такая? Будет она мне указывать, что мне делать, а чего не делать. Я чинил изгороди, когда тебя еще на свете не было! Никто не смеет мне приказывать!
— А я смею.
— Тогда выписывай расчет.
— Отлично!
Она резко развернулась, распахнула входную дверь, но в следующую секунду захлопнула ее так, что задрожал дверной косяк.
— Хэм, мне стало страшно! Имею я право испугаться или нет?
— Чего же ты испугалась?
— Что ты умрешь, тупой ты осел! Ты был весь красный, потный и пыхтел, как паровоз. На это смотреть было невозможно! Если бы ты сразу выполнил мою просьбу, мне не пришлось бы приказывать.
— Пожалуй, и в самом деле было жарковато, — пристыженным тоном признал он.
— Еще бы! В том-то все и дело. Зачем ты довел дело до конфликта? Я не хотела позорить тебя перед Билли. Мне всего лишь и надо было, чтобы ты убрался в тень. Я ведь знаю, кто был мне настоящим отцом! — выкрикнула она, глядя ему в глаза. — И не хочу его хоронить. Мой настоящий отец — тот, на кого я всегда могла рассчитывать. Я не дам тебе преждевременно отправиться в могилу.
— Я бы преспокойно закончил работу, — пробурчал Хэм. — Я же знаю, что мне можно, а что нельзя. Все делал Билли, а я просто сидел.
— Ты мне нужен, — сказала Уилла, пытаясь успокоиться. — Очень нужен. Пожалуйста, никуда не уезжай.
Он передернул плечами, опустил взгляд.
— Чего уж там… Где мне будет лучше, чем здесь? Конечно, не нужно было тебя заводить. Я ведь понимал, что ты обо мне заботишься. — Он переступил с ноги на ногу, откашлялся. — В общем, ты неплохо справляешься. Я, можно сказать… горжусь тобой.
Да, он всегда был рядом, и на него можно было рассчитывать, подумала Уилла. Родной отец никогда не сказал бы ей таких слов.
— Но одной мне не справиться, — сказала она. — Может, зайдешь? — Она открыла дверь. — Попробуй персикового мороженого. А заодно расскажешь мне, в чем я не права.
Он почесал подбородок.
— Пожалуй, да. Не мешало бы вправить тебе мозги.
Ушел Хэм с облегченным сердцем и наполненным желудком. Он шагал по дорожке, насвистывая. Но тут из коровника донеслась странные звуки — тревожное мычание, стук каблуков.
Что там делает дозорный? И вообще, кто сейчас дежурит — Джим или Билли? Надо бы заглянуть, проведать.
— Эй, кто там? Джим? Билли? Чего это вы в коровнике делаете среди ночи?
Первое, что ему бросилось в глаза, — умирающий теленок. Он истекал кровью, закатив глаза от страха и боли. Затем из густой тени поднялась мужская фигура.
— Что здесь происходит? Ты чего это?
Блеснула сталь клинка, Хэм не успел даже вскрикнуть.
Сжимая нож, он смотрел на упавшего старика. Сейчас им владело только одно чувство — панический страх. Паршиво получилось. Среди ночи стало вдруг невмоготу, решил обойтись теленком. Думал, потом оттащу его куда-нибудь и зарою.
Против Хэма он ничего не имел. Хэм, можно сказать, воспитал его, работал с ним всю жизнь, обходился по-честному. К тому же Хэм наверняка знал правду, знал, кто он на самом деле.
И Хэм был славным стариком.
Но какой оставался выбор? Не выдавать же себя?
Он сидел на корточках, размышляя, как быть дальше. И тут в коровник заглянула Уилла.
— Хэм, это ты? Я совсем забыла тебе сказать… — Она замерла на месте, ибо в этот миг сверкнула молния, и Уилла увидела двух мужчин — одного лежащего и второго, сидящего на корточках. — У него инфаркт? — Но на руках у нее была кровь.
— Извини, Уилл, я не хотел. — У ее горла блеснул нож. — Не кричи. Я не сделаю тебе больно. Клянусь. — Он сокрушенно вздохнул. — Ведь я твой брат.
И врезал ей кулаком, чтобы не брыкалась.
Хэм очнулся от боли. Он не мог понять, что именно у него болит, но во рту был привкус крови. Со стоном старик попытался сесть, но ноги не слушались. Тогда он повернул голову и увидел мертвого теленка, лежавшего в луже крови.
«Скоро я тоже истеку кровью», — подумал Хэм.
На земле лежало еще что-то. Он прищурился, но все плыло перед глазами. Тогда Хэм протянул руку и нащупал шляпу Уиллы.
Пришлось нести ее на руках. Проще было подогнать джип, но от потрясения у него совсем разум за разум заехал. Бережно положив Уиллу на землю, он стал размышлять, как быть дальше.
Придется, наверно, поехать верхом. Да, так лучше всего. Нужно увезти ее куда-нибудь в горы и там все как следует ей объяснить. Она поймет. Как-никак родная кровь.
Не теряя времени, он заседлал рыжую кобылу и вороного жеребца.
Ненавидя сам себя, связал Уилле руки и ноги, перекинул тело через холку. Скоро она очнется, и нельзя допустить, чтобы она сбежала. Пусть сначала выслушает.
Она обязательно поймет и простит. «Только бы выслушала, — мысленно молился он, держа вторую лошадь в поводу. — Ведь если не поймет, придется ее убить».
А в горах все явственней грохотал гром.
Сжимая шляпу в руках, Хэм кое-как поднялся на ноги и покачнулся. Сделал два неверных шага, рухнул на колени. Ему показалось, что он громко кричит, зовет на помощь, но на самом деле это был едва слышный шепот.
Он думал об Уилле. Вот она, совсем крошечная, сидит перед ним в седле и улыбается. Вот она подростком — здоровенные глазищи, длинные косички, упрашивает, чтобы он взял ее с собой на пастбище. Тощая девушка, нескладная и резвая, как жеребенок, — помогает ему чинить изгородь и болтает без умолку.
И, наконец, взрослая женщина, которая сегодня сказала ему, что он и есть ее настоящий отец.
Хэм постарался забыть о боли, раздиравшей его изнутри, и снова поднялся.
Большой дом светился огнями. До него было рукой подать, но меж пальцев сочилась кровь. Хэм даже не почувствовал удара о землю.
Уилла тоже пришла в себя, но не сразу. У нее болела челюсть, а перед глазами почему-то раскачивалась земля. Лишь некоторое время спустя до нее дошло, что она лежит, перекинутая через седло. Должно быть, Уилла застонала, потому что лошадь внезапно остановилась.